В глазах бастарды блеснули слезинки, и она спешно отвернулась, а я молча встал и направился прочь из ее комнат. Вот потому и не снимаю никогда защиту, что меня пока еще очень легко разжалобить и под впечатлением от чужих эмоций уговорить делать то, чего, по здравом размышлении, не стал бы совершать ни за какие гонорары.
Но зря девчонка надеется – сердито сопел я, входя в двери собственной башни, – что если я сплю на полсотни шагов дальше, чем намеревался, то ей удастся устроить очередную каверзу. И что я прощу хоть малейшее нарушение распорядка дня или установленных правил.
– Маглор Иридос?.. – Ганик, расположившийся в гостиной, явно намеревался отпраздновать мое отсутствие с размахом и со всеми удобствами.
Скатерть со стола была снята и на нем красовались все лакомства из буфета, которые я разрешил слуге брать, дабы не таскать ничего без моего ведома. А также стояла большая глиняная кружка с горячим чаем, щедро забеленным сливками, и туесок с медом, происхождение которого я не помнил.
– Откуда мед?
– Так эта… Косилла принесла.
– Кто такая Косилла? – проверяя мед на наличие ядов и зелий, язвительно осведомился я.
– Гувернантка этой, дочки… ну, Мэлин.
– Ганик, ты наказан. Я же велел ни у кого ничего не брать!
– Но она же…
– Я прекрасно понимаю, что это «она». Но так же отлично знаю, что Мэлин – ведьма, и прикинуться этой самой Косиллой ей ничего не стоит. И потом не проси у меня зелий, если вдруг станешь рогатым или зеленым в цветочек. А сейчас возьми свой чай в свою комнату… ну и пару печений. Исключительно потому, что я сегодня добрый. Остальное, и мед тоже, уберешь в буфет. И через пять минут чтоб спал!
И, неимоверно ругая себя за проявленную сентиментальность, отправился в свою комнату, очень надеясь, что хоть сегодня удастся выспаться как следует и меня не поднимет среди ночи никакое чрезвычайное происшествие.
Мои надежды оправдались. Ничего за ночь так и не произошло. А утром Мэлин в мальчишеской одежде смирно стояла под присмотром озадаченно поглядывающей на меня гувернантки возле тренировочного зала и смотрела безучастными глазами смирившегося со всем существа.
Первую неделю я не верил ни ей, ни поздравлениям воспитателей, все чаще и громче звучавшим в мой адрес, и каждую минуту ждал подвоха. Но постепенно начал убеждаться, что держать слово Мэлин умеет.
Бастарду словно подменили. Она старательно писала диктанты на разлинованных листах и учила глаголы, брала сахар только щипчиками и старалась сидеть за столом прямо, как закованный в латы рыцарь. Воспитатели и наставники перестали озираться на нее, как на начиненную сюрпризами петарду, и все чаще осмеливались задавать ей вопросы наравне с братьями. Да мне и самому вскоре уже не верилось, что в ее глазах может гореть огонек непримиримой злобы, а рот кривиться в презрительной ухмылке.