Елена слушала, поникнув головой, с трудом справляясь с ветром, не отвечая. Немного спустя, она подняла руку, делая знак кучеру подъехать ближе. Лошади с топотом тронулись.
— Остановитесь у Порта Пиа, — крикнула дама, садясь с возлюбленным в карету.
И неожиданно она отдалась во власть его желания, и он целовал ее в уста, лоб, волосы, глаза, шею, страстно, порывисто, перестав дышать.
— Елена! Елена!
В карету упал яркий красноватый отблеск, отраженный кирпичного цвета домами. По дороге приближался звонкий топот множества лошадей. Приникнув к плечу возлюбленного, с исполненной бесконечной нежности покорностью, Елена сказала:
— Прощай, любовь! Прощай! Прощай!
Когда она выпрямилась, мимо кареты, справа и слева, крупной рысью, проскакали двенадцать или десять всадников в красном, возвращавшихся с охоты на лисиц. Один из них, герцог ди Беффи, проезжая совсем близко, нагнулся в седле и заглянул в карету.
Андреа не говорил больше. Он чувствовал теперь, как все его существо замерло в бесконечном унынии. Детская слабость его натуры, с исчезновением первого подъема, сказывалась в потребности плакать. Ему хотелось упасть на колени, умолять, тронуть женщину слезами. Им овладело смутное и тупое чувство головокружения, и тонкий холод подступил к его затылку, захватывая корни волос.
— Прощай, — повторила Елена.
Под аркой Порта Пиа карета остановилась, чтобы дать ему выйти.
Таким-то, в ожидании, Андреа увидел в памяти этот далекий день, увидел все движения, снова услышал все слова. Что же он стал делать, после того как карета исчезла в направлении улицы Четырех Фонтанов? Откровенно говоря, ничего чрезвычайного. И в тот раз, как всегда, едва исчез из виду предмет, из которого он черпал свое мимолетное возбуждение, он как-то вдруг вернул себе покой, все сознание окружающей жизни, равновесие. Взял извозчика и поехал домой, здесь надел фрак, как всегда, не упустив ни малейшей мелочи в туалете, и как в любую другую среду, отправился обедать к своей кузине во дворец Роккаджовине. Все, относящееся к внешней жизни, имело над ним глубокую власть, занимало его, побуждало его к скорой радости светских наслаждений.
В тот вечер он опомнился довольно-таки поздно, а именно, когда вернулся домой и увидел блестевший на столике черепаховый гребень, забытый Еленой, двумя днями раньше. И он, в виде расплаты, промучился всю ночь и обострял свою пытку течением затейливой мысли.
Но мгновение приближалось. Часы на башне Св. Троицы пробили три и три четверти. И, с глубоким трепетом, он подумал: «Через несколько минут Елена будет здесь. Как я ее встречу, что я скажу ей?»