. «На три сверху», как выразился Г.И. Левченко
[34], когда его спросили в тот день о моей судьбе.
После команды коменданту «Исполнить» меня оставили в зале суда, а остальных увели одеваться. Я было рванулся к ним проститься, но меня не пустили, и только медсестра предложила мне какую-то пилюлю для успокоения. Я отказался. Значит, тогда я мог еще управлять своими нервами.
Пусть двое из обвиняемых еще живы[35], но приговор фактически сломал этих людей. Неудивительно, что через несколько лет Микоян выразил свое удивление, когда, встретив меня после всего пережитого, нашел еще довольно бодрым и как бы неунывающим. Я ответил ему, что, конечно, такую встряску можно пережить, но меня вряд ли хватит на вторую подобную передрягу. Я, конечно, не думал, что судьба уже готовила мне новое испытание, потому что снова находилась в руках того же «товарища»…
Но человек живуч. Вопреки ожиданиям позже все почти повторилось, правда, с худшим и более частым преданием меня анафеме отдельными высшими руководителями[36]. Меня действительно едва не добили, но вот же жив и еще кое-что делаю за письменным столом…
Приказание «привести приговор в исполнение» поставило точку над «и», и мы, разделенные, тут же начали нести наказание.
Такова фактическая сторона дела. Теперь, много лет спустя, когда многое не явное тогда стало явным, появилась возможность более глубоко разобраться во всем этом событии.
Задумывался я потом и над тем, в какой степени подобные люди несут ответственность за допущенное нарушение законности. Могут ли они говорить, что это не зависело от них, что они только выполняли приказ? Приходил к выводу, что они должны нести ответственность наряду с теми, кто им приказывал. В военных уставах говорится, что любой военнослужащий, видя преступность полученного приказа, обязан доложить свое мнение и, только получив вторичное подтверждение, должен исполнять распоряжение. Конечно, вина Сталина несоизмеримо больше, чем вина Ульриха и ему подобных, но оставлять их безнаказанными означает поощрять и впредь единовластие и бездумное выполнение приказов. Мне думается, в назидание потомству следует привлекать к ответственности и прямых пособников беззакония.
Ульрихи должны отвечать за правильность всех вынесенных ими приговоров. Ворошилова полезно спросить, как могло случиться, что сотни, тысячи военачальников не без его ведома были репрессированы. Только в этом случае можно выкорчевать все вредные корни этого бурьяна — культа личности. Иначе он может вырасти вновь.
На этом примере можно проследить, как в условиях единовластия, названного культом личности, и боязни высказывать свою точку зрения всякое исходящее от Сталина дело, подобное снежному кому, вырастало и принимало в конце концов неправильные, уродливые формы. В данном случае безусловно честный человек Л.А. Говоров не посмел возражать, зная позицию Сталина и Булганина; Н.М. Кулаков, как общественный обвинитель на суде чести, применил все свое красноречие, не стесняясь в выражениях, сгустил краски, а когда дело перешло в Военную коллегию Верховного суда, то Ульрих, не считаясь с фактами, просто вынес тот приговор, который ему был подсказан.