Когда я убедился, что не в состоянии доказать необходимость ряда оперативных мероприятий в Генштабе и у Сталина, добиться разработки плана оперативных готовностей для всех Вооруженных Сил, я решил делать самостоятельно для флотов то, что могу, и даже то, что иногда выходило за пределы моей власти. За несколько недель до начала войны я перевел флоты на учебные оперативные готовности с фактическим затемнением всех баз, что позволило перевести их на настоящую боевую готовность № 1 (когда я получил сообщение, не приказание) уже вечером 21 июня 1941 года — все флоты находились в полной боевой готовности, способные отразить и отразившие атаки противника в эту решающую ночь.
Все это я привожу в доказательство того, что Генштаб совсем не занимался флотскими вопросами, иначе от него поступили бы хоть какие-нибудь запросы или указания о боевой готовности флота. Не интересовалось и не давало никаких указаний и высшее руководство… Даже в канун войны, 21 июня 1941 года, я не был вызван никуда в правительство, а только вечером был приглашен в кабинет к Тимошенко, который информировал меня (и не больше) о том, что возможно наступление немцев в эту ночь. Судя по тому, что делалось в его кабинете, указания были здесь получены еще днем, но флот никто не считал своим долгом даже поставить в известность.
Доказательством того, что флот находился в достаточной боевой готовности, служит своевременное обнаружение первых налетов авиации немцев и отражение их без потерь в корабельном составе.
Когда в 3 ч 07 мин 22 июня самолеты противника совершили налет на Севастополь, я немедленно[49] по телефону получил сообщение об этом и об отражении атаки немцев. Мое донесение правительству было первым докладом о начавшейся войне. Вспоминаю, как недоверчиво отнеслись сначала к моему сообщению о фактическом налете авиации немцев.
Казалось, теперь следовало бы немедленно вызвать меня и спросить, что делает флот и какова его готовность. Но такого вызова не последовало, и я решил, что обязан сам делать то, что считаю нужным, не ожидая указаний свыше. Значит, по каким-то причинам начальству не до меня, не до флота. Генштаб, как я убедился, вечером 21 июня целиком был поглощен своими армейскими делами и едва ли, заключил я, найдет время заняться флотом.
В такой обстановке в самые решительные дни начала войны нельзя было даже говорить о правильных или неправильных указаниях флоту, о правильных или неправильных взглядах на его использование. Взглядов никаких не было, они не высказывались никем, как не выслушивались и мои предложения.