В 1897 и 1898 годах неурожай опять и опять вызвал голод в десятках губерний империи, вызвавший эпидемию тифа. Благотворительные акции шли по всей стране, со всех концов которой в Петербург передавали просьбы о государственных субсидиях голодающим. В казне, как обычно, была проблема с деньгами, и придворные заговорили, что «громадное число крестьян и рабочих должны работать и заслужить раздаваемые пособия, потому что благотворительность такого рода может привести к большим последствиям, чем последствия неурожая». О том, что в большинстве губерний эти пособия активно разворовывались чиновниками, в Зимнем дворце тоже хорошо знали. Собранные урожаи тупо гноили под дождем в открытых вагонах на железнодорожных станциях и число вагонов измерялось тысячами, а количество зерна – миллионами пудов. Николаю II доложили о душераздирающей картине голодного хаоса, но он ответил, что таких верных монархии людей, которые распределили хлеб, очень мало, а всяких побирающихся всегда будет много. На бюджетные деньги у опытных торговцев чиновники сознательно закупили непригодное зерно с примесью ядовитой травы куколь и наполовину сгнившее, а разницу в цене забрали в свой карман. Когда голодающие начали умирать от яда, разразился скандал и дело дошло до суда, который оправдал чиновников, в очередной раз, списав крестьянские трупы на их неопытность в закупках. Когда заместитель министра внутренних дел украл деньги, выделенные на создание государственного резерва зерна, его перевели на другую работу, а поднявших шум в обществе наказали. В голодающих Казанской, Уфимской, Саратовской, Симбирской губерниях успешно воровали, взяточничали, спекулировали государственным зерном, а революционеры подробно рассказывали подданным, о «неспособности администрации обеспечить снабжение, учет и размещение по стране имеющихся запасов хлеба».
С открытыми письмами «к царю и его помощникам» обращался Лев Толстой, и в обществе понимали, что это акт отчаяния великого писателя: «Любезный брат! Мне бы не хотелось умереть, не сказав Вам того, что я думаю в Вашей теперешней деятельности и о том, какое большое зло она может принести людям и Вам, если будет продолжаться в том же направлении, в котором идет теперь. Самодержавия есть форма отжившая. Сто миллионов, на которых держится могущество России, нищают с каждым годом, а голод стал нормальным явлением. Нельзя остановить идеей самодержавия вечное движение человечества».
Лев Толстой предупредил царя, что накатывающийся воз революции ударит по царю, которому надо бояться народного взрыва. Николай II, как обычно, не ответил, и великий писатель сказал обществу, что «он сделал все, чтобы узнать, что к ним обращаться бесполезно». Николай Бердяев позже напишет, что Россия – самая анархическая страна в мир, а русский народ – самый аполитичный народ в мире, никогда не умевший устраивать свою землю. Правда, он тут же себя опровергнет: «Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире. Всякой самодеятельности и активности русского человека ставились неодолимые препятствия. Огромная, превратившаяся в самодовлеющую силу русская государственность боялась самодеятельности и активности русского человека».