Горн нашел Юзека в маленькой комнатушке за лавкой, заставленной кроватями и разной рухлядью; несмотря на открытые окна и дверь, там было очень душно.
— Ты давно видел Малиновского?
— В воскресенье, но у нас он уже недели две не был.
— А Зоська когда у вас была?
— Зоська к нам больше не приходит. Мама на нее рассердилась. Марыська, осторожней, стекло выбьешь! — крикнул он в выходившее в маленький садик окно, за которым виднелась женская фигура.
— Что она там делает? — спросил Горн, глядя на лес, темной стеной стоявший так близко к дому, что полоса света от лампы золотила стволы сосен.
— Землю копает. Это Марыська-ткачиха, родом из наших мест. Мама уступила ей огород, и она после работы целыми вечерами там копается. Воображает, дурочка, будто она в деревне.
Горн не слушал, думая о том, где искать Адама. Отсутствующим взглядом окинул он комнату, лавчонку с блестящими бидонами из-под молока, вдохнул душный, пыльный воздух, пахнущий табачным дымом и хлебом, и на прощанье спросил шутливо:
— Что, опять любовное послание получил?
— Да… — сказал Юзек и густо покраснел.
— Ну будь здоров!..
— Я с вами выйду.
— На свидание собрался? — пошутил Горн.
— Да… Тише, а то мама услышит.
Он быстро оделся, и они вместе вышли на темную улицу.
Теплый июньский вечер выгнал людей из домов и жалких нор, служивших им жильем. И они сидели в полумраке сеней, на порогах, прямо на земле или на подоконниках. В открытые окна видны были низкие, тесные комнаты, заставленные кроватями и топчанами и, как ульи, кишащие людьми.
Фонарей на улице не было, и она освещалась луной и светом, падавшим из окон и открытых дверей трактиров и лавок.
По мостовой с криками бегали ребятишки, из кабака доносился нестройный хор пьяных голосов, мешаясь с грохотом мчавшихся мимо поездов и со звуками гармошки, игравшей где-то на чердаке залихватский краковяк.
— Где у тебя рандеву? — спросил Горн, когда они вышли на тропинку, через большое картофельное поле ведущую в город.
— Здесь, недалеко, около костела.
— Желаю успеха!
Горн направился к родителям Адама, чтобы справиться о нем, и застал семейную сцену.
Мать, стоя посреди комнаты, громко кричала, около печки судорожно рыдала Зоська, у стола, закрыв руками лицо, сидел Адам.
Горн вошел и тотчас в растерянности ретировался. Следом за ним выбежал Адам.
— Дорогой, подожди меня, пожалуйста, минутку в воротах. Очень прошу тебя! — взволнованно прошептал он и вернулся в комнату.
— Еще раз спрашиваю, где ты пропадала три дня? — громким, визгливым голосом кричала мать.
— Я уже говорила: в деревне под Пиотрковом у знакомых.