Матеуш бормотал все более сонным голосом и, вытянув вперед руку, показывал, как он чуток тыкал пальцем.
— Иди спать! — крикнул Боровецкий, погасил свет и, отведя Матеуша в кухню, поехал искать Морица.
В «Виктории» все было закрыто, в «Гранд-Отеле» тоже.
— Пан Куровский спит? — спросил он у номерного.
— А его сегодня вообще не было, номер ему приготовили, а он не приехал.
— А пан Вельт был у вас вчера вечером?
— Был, с дамами и с паном Коном, потом они в «Аркадию» поехали.
Боровецкий поехал на Константиновскую в «Аркадию», но и там уже никого не застал.
Побывал он еще в нескольких заведениях, где обычно развлекалась лодзинская молодежь, но Куровского нигде не обнаружил.
«Куда эта обезьяна подевалась?» — с досадой подумал Боровецкий и вдруг крикнул вознице:
— Езжай в пивную. Знаешь, где это? Если там его нет, то мне его не найти.
— Вмиг там будем!
И извозчик что было силы стегнул лошадь, которая плелась еле-еле, спотыкаясь на всех ямах и ухабах; теперь дрожки подпрыгивали и раскачивались по неровной мостовой, будто челн на волнах морских.
Боровецкий бранился, стискивал зубы и, чтобы унять взбудораженные нервы, разыгравшиеся так, что он не мог папиросу зажечь, они все ломались у него в руках, заставлял себя думать об истории с пошлиной на хлопок.
«Видно, Бауэр за хорошую цену продал телеграмму Цукеру. Да, странная женщина!» — перескочил он мыслями к воспоминаниям о Люции и целиком в них погрузился.
Он был знаком с нею два года, но не обращал на нее внимания, так как был занят романом с пани Ликерт, к тому же о пани Цукер говорили, что она невероятна глупа, почти столь же глупа, сколь хороша собой.
— Какой темперамент! — шептал он, вздрагивая при одном воспоминании.
Ему давно было известно, что она обратила на него внимание, — она давала это почувствовать своими взглядами, настойчивыми приглашениями, которыми он ни разу не воспользовался. Она бывала везде, где могла его встретить.
В лодзинских сплетнях, которыми так самозабвенно и с большим искусством занимаются преимущественно мужчины и которыми полнятся конторы и фабрики, уже начинали появляться какие-то намеки и догадки, но они быстро прекратились, так как Боровецкий держался с Люцией очень отчужденно и вообще в последние месяцы был поглощен планами открытия фабрики.
Он хорошо знал Цукера, этого старого еврея, который превратился за последние десять лет в фабриканта-миллионера, а начинал свою карьеру в Лодзи с того, что скупал ненужные фабрикам хлопчатобумажные отходы, тряпки, старую бумагу, хлопковую пыль, всегда в обилии остающуюся при производстве тканей и в стригальнях.