— Что же она еще вам сделала, говорите! — чуть не с отчаянием произнес Боровецкий, видя, что баба, ободренная его благожелательным взглядом, пустилась во все тяжкие.
— А как же, из-за нее мы и погорели. Дело было так — меж соседями чего только не бывает, — гуси мои, уже, знаете, порядочные были, я бы их и по полтиннику не продала, зашли на ее поле и пощипали там травинку-другую, а эта сука окаянная их собакой затравила. А чтоб ей в смертный час Божьей милости не видать! Сразу пятеро гусей у меня околели, так их собака покусала. Уж сколько слез я выплакала, и сказать не могу. Мужик-то мой приехал, я ему рассказываю, а он говорит — на таких, мол, другой управы нет, только поколотить так, чтобы костей не собрала.
— Точно, так я и сказал, говори дальше, мать.
— Я и отколотила ее славно, лохмы ей повыдирала, а они у нее как у колдуньи, мордой в навоз потыкала, отдубасила как собаку. А она мне потом кабана отравила. Ну, мы и пошли в суд. Пусть судья решит, кто виноват, — воскликнула она, раскинув руки в стороны.
— А когда ж она вас подожгла?
— Я не говорю, что она подожгла, да все равно через нее это случилось — вот сидим мы в суде, а тут прибегает возный и кричит: «У Сохи хата горит!» Иисусе, Мария! Мне будто кто-то ноги перебил, с места встать не могла.
— Ну, хватит, мне все ясно. А теперь вы хотите работать на фабрике?
— Точно так, вельможный пан. Нищими мы стали, все сгорело: и хата, и скот, и весь левентарь, осталось нам только идти побираться.
Она начала судорожно всхлипывать, а муж все не сводил с Боровецкого глаз, время от времени движением головы откидывая падавшие на лоб вихры.
— У вас тут в Лодзи есть знакомые?
— Да, есть люди из нашего края, вот, к примеру, Антек Михалов. Расскажи-ка, мать, по порядку.
— Вестимо, есть, да не знаем мы, как их найти.
— Приходите ко мне во вторник в час дня. Я найду вам работу. Матеуш, — позвал Кароль, — подыщи им жилье и позаботься о них.
Матеуш досадливо скривил рот, с презрением глядя на крестьян.
— Ну, ступайте с Богом и приходите во вторник.
— Придем, как же, ну-ка, мать, говори.
Тут женщина припала к ногам Кароля и, обнимая их, стала просить:
— Вот от последней курочки, что не сгорела, насобирала я полтора десятка яичек, пусть вельможный пан кушает на здоровье, мы это от чистого сердца. — И она положила узелок на пол.
— Точно, на доброе здоровье пану. — И мужик тоже поклонился Каролю в ноги.
— Ну, хорошо, благодарю вас, приходите во вторник.
И Кароль вышел в другую комнату.
— Ископаемые какие-то, дикари! — бормотал он, впрочем немного растроганный.