— Кофе с молоком! — крикнул он опять кельнерам, которые в шуме и сутолоке кондитерской бегали между столиками, держа над головою подносы с кофе или чаем.
Часы с кукушкой пробили час дня.
Посетители кондитерской начали медленно выходить на улицу, на прогулку.
Мориц все сидел, вдруг глаза его блеснули, он расчесал пальцами свою роскошную шелковистую бороду, крепко прижал пенсне на носу и быстро заморгал глазами.
Он вспомнил про старика Грюншпана, владельца большой фабрики шерстяных платков «Грюншпан и Ландсберг», близкого родственника, брата его матери.
Мориц решил пойти к нему и попытаться взять его в поручители, а если не выйдет, привлечь в компаньоны.
Радостное настроение, однако, быстро прошло Мориц вспомнил, что Грюншпан разорил родного брата и уже несколько раз объявлял себя банкротом. С таким человеком не очень-то безопасно делать дела.
— Обманщик, жулик! — досадливо ворчал Мориц, предчувствуя, что не уговорит его дать поручительство, но все же решил пойти.
Он оглянулся вокруг — узкий, длинный, темный зал кондитерской был уже почти пуст, лишь у окна сидело несколько молодых людей, занятых чтением газет.
— Пан Рубинрот! — окликнул Мориц одного из них, который сидел возле зеркала со стаканом в одной руке и печеньем в другой, склонясь над разложенной на столике газетой.
— Слушаю вас! — вскочив на ноги, встрепенулся Рубинрот.
— Что-нибудь есть?
— Нет, ничего нет.
— Ты должен был знать еще утром.
— Ничего не было, потому я не сообщил, я думал…
— Ты слушай, а не думай, думать тебе не положено. Я тебе сказал раз навсегда, чтобы ты каждый день, случилось что или не случилось, являлся ко мне домой с сообщением, а думать не твое дело, твое дело меня извещать, за это я тебе плачу. Печенье кушать да газету читать ты бы еще успел.
Рубинрот стал горячо оправдываться.
— Не шуми, тут тебе не базар! — жестко оборвал Мориц служащего своей конторы и повернулся к нему спиной.
— Кельнер, счет! — крикнул он, вынимая портмоне.
— За что платите?
— Кофе с молоком. Правда, вы мне ничего не принесли, значит, и платить не за что.
— Одну минутку, сейчас будет. Кофе с молоком! — громко закричал кельнер.
— Можешь вылить этот кофе себе за шиворот, я уже два часа жду и должен уйти не позавтракав, болван этакий! — гневно воскликнул Мориц и выбежал из кондитерской.
Солнце пригревало все сильнее.
Толпы рабочих рассеялись, тротуары начала заполнять другая, «чистая», публика — дамы в модных шляпах и богатых накидках, мужчины в длинных черных пальто, в крылатках с пелеринами, евреи в долгополых забрызганных грязью лапсердаках, еврейки, большей частью хорошенькие, в шелковых платьях, которыми мели грязь на тротуарах.