Николка с Евтихием Лоиком выскочили из землянки и бросились к орудиям. Сквозь амбразуру мальчишка увидел врагов так близко, что начищенные пуговицы офицеров слепили глаза. Такое было впервые.
— Картузы! — прокричал Лоик.
Колька отбежал от амбразуры, раскидал доски, прикрывающие запасы пороха…
Редут погрузился в клочковатое облако дыма. Восходящее солнце подкрасило его, и от этого облако казалось пожаром.
Евтихий Лоик, наводя орудие, приговаривал:
— Бісови діти, підходьте! Авось до вас живьём доберемся, мусью! Вжарим крапивою!
Николка, передавая заряжающему мешочек с порохом, кивнул на Лоика:
— Колдует!
Заряжающий улыбнулся:
— Бородач наш в бою зол становится и без заговора не наведёт.
— О–ру–дие!..
— Николка! Ядро!
Николка, напрягшись, поднёс ядро. Тут же новая команда:
— Банник!
Мальчик, пригибаясь, побежал за банником — взамен перебитого картечью. Споткнулся о разбитый ящик, грохнулся наземь. В то же мгновение чьё-то тяжёлое тело подмяло его под себя. Николка с трудом выкарабкался из-под грубой шинели и повернул человека на спину. Это наводчик соседней пушки. Он был мёртв. Мальчишка передал банник Евтихию. А сам отошёл к пушке рядом, припал к прицельной планке. Пригодилась отцовская наука!
Наводя пушку, Николка краем глаза заметил, что французы успели подтащить полевое орудие и готовят его к стрельбе.
— Ну, погодите, мусью! — невольно перенимая привычку Лоика, заговорил Николка. — Вжарим крапивою!
Раздался выстрел. Французское орудие, приподнятое взрывом, покатилось под гору.
— Молодец, наводчик! — с удивлением выдохнул командир редута. Он внимательно наблюдал за действиями новичка.
А Кольке дел хватало: он зажигал палильные свечи, в промежутках между выстрелами готовил паклю, ловко подхватывал прибойник, отбрасываемый Евтихием. Да ещё успевал помогать у соседнего орудия — из всей орудийной прислуги там осталось в живых только двое.
Дымовая завеса мешала прицельному огню. В глубине редута пылали пороховые ящики, и дым от пожара окутывал пушки.
Николка случайно обернулся и вдруг увидел: на укрепление въезжает Павел Степанович Нахимов.
Адмирал сошёл с лошади. Высокий, крепкого сложения, он слегка сутулился. Ступал пружинисто, точно початая шаг. Одет Павел Степанович был, по обыкновению своему, в длинный сюртук с золотыми эполетами и «Георгием», сверкавшим на солнце.
Нахимов направился к насыпи. Командир редута отрывисто докладывал, почти кричал. Глаза его то и дело косились на сигнальный пост.
— Четыре орудия выбыло из строя. Французы подтягиваются для штурма.
— Вижу-с, — остановил его Нахимов, — положение ваше трудное. Будем драться.