— Так зачем Наташа вернулась в Маркс?
— Она влюбилась. В художника. Он приезжал в Красный Кут по каким-то своим делам, вроде портрет женщины какой-то писал, не то татарки, не то казашки, это мне потом уже сама Наташа рассказала, там-то, в Красном Куте, они и познакомились… Роман не знал, что это та самая Наташа Метлина, которая Сашкина-то, пригласил ее в Маркс, сказал, что и ее портрет хочет написать, но на самом деле у него другие планы насчет нее были… К нему же иностранец приехал, немец, хотел его с собой забрать, хотя все говорят, что он на его мать глаз положил, Гончарова — красивая баба, ничего не скажешь, только совсем на своем сыне помешалась…
— Значит, Наташа приехала сюда из-за Гончарова?
— Он решил взять ее с собой в Германию… нет, постойте, в Австрию… Они как-то быстро все решили… И мать не против была, вроде даже приняла Наташу, она сразу понравилась ей, не то что та девица, которая с Романом на мельнице жила… Вот ведь девки что творят! Забеременела от него и решила, что дело в шляпе, что, мол, он ее с собой и возьмет… Ведь Роман Гончаров, сами знаете, художник номер один, его картины знаете сколько стоят?! Но та девица из простых, она училась в медицинском, ничего особенного собой не представляет, подумаешь, пожила с ним на мельнице, попозировала ему… Да мало ли кто ему позировал?!
Следователь вдруг вспомнил, что не ел с самого утра и что в холодильнике, в пластиковом контейнере, лежат бутерброды с сыром и колбасой, четыре штуки. Он представил себе, как достает эти бутерброды и делится ими с этой разговорчивой и симпатичной теткой, хозяйкой квартиры, где зверски убили вчера днем красавицу Метлину… Нет, нельзя. Не скоро он еще перекусит…
— Метлина не говорила вам, как отреагировал на это Воропаев?
— Нет. Я, когда заходила к ней, хотела напомнить, чтобы цветок мой поливала, у меня там, в квартире, пальма огромная растет, знаете, сколько такая пальма сейчас стоит в магазине?.. — склонила она набок свою маленькую головку в черной шапочке из стриженой норки с брошкой с цветными стразами, при этом хитро сощурив свои большие коровьи глаза, словно и впрямь надеялась, что следователь задумается о ценах на пальмы.
— Нет, не знаю, — вздохнул он и зевнул.
— Так вот, я зашла к ней и не могла не спросить, как там Сашка, а она мне ответила: пьет, мол, собака. Потом добавила, что ей нет никакого дела до него, что у нее теперь другая жизнь. Я спросила ее, сколько лет этому немцу или австрийцу, его звали, кажется, Эрик, и она сразу поняла мой вопрос, даже не вопрос, а намек, чего уж там, замахала руками… Знаете, она ведь такой красавицей была… Когда разговаривала со мной, волосы расчесывала, такие красивые, густые, будто у нее парик… На ней еще ночная сорочка была, прозрачная, и я, глядя на ее тело, подумала, что достанется же этому художнику такое сокровище… Кто бы мог подумать, что с ней такое сотворят?! Словом, я поняла из разговора, что немец этот ей безразличен и что она действительно влюблена в Романа…