Она была мокрой и белой в прорехах платья, и огонь держался от нее подальше. Я не стал задерживаться, чтобы проверить, загорелась ли она, потому что дом горел всерьез, жар царапал мне кожу тысячью золотых булавок, а на востоке разгоралось розоватое зарево, к которому керосин не имел отношения.
Вставало солнце, и я, хоть и не знал точно, что со мной будет, не хотел оставаться под открытым небом.
Конечно, она не ложилась. Едва я подошел к двери, стараясь беззвучно ступать по потертому ковру, чуя подгоревшую еду и пыльный запах рабочего люда из соседних квартир, дверь приоткрылась и Софи выглянула в щелку. Белая как мел, дрожащая, она отступила в коридор, когда я ввалился к ней. Дождь все шел, и я устал. Жажда вернулась, проникла в вены, а все тело налилось свинцом. Проколы на горле пульсировали, словно воспалились. Кожа трескалась от ожогов, зато впадина над правым глазом больше не горела.
Я прикрыл и запер дверь, стоял, заливая ее коврик, и смотрел на нее.
Она не сменила платье. Видит Бог, у нее были отличные ноги, а глаза с кошачьим разрезом оказались не темными, а светло-карими. На запястье был синяк от моей хватки: она сняла повязку, а под ней все налилось фиолетовым цветом. Должно быть, чертовски болело.
Она стояла, бессильно опустив руки.
Я пытался подобрать слова. Дождь шипел и булькал. Лужи на улице отражали все тот же неон и новый свет, пробивавший серый туман.
— Светает.
Она стояла.
— Ты — настоящая куколка, Софи. Если бы я не…
— Как это случилось?
Она сглатывала, мышцы шеи напрягались, пульс под высоким воротничком все так же звучал музыкой. — Тебя… ты… — Она беспомощно всплеснула одной рукой.
Впервые с того дня три года назад, когда она вошла в мой офис и объявила, что у меня сыро, моя мисс Дейл растерялась.
— Разжился вот малость. — Я отклеил от шеи мокрый воротник рубахи. — Не хочу доставлять тебе беспокойство. Завтра вечером что-нибудь придумаю.
В ее передней прошли самые долгие тридцать секунд моей жизни. С меня текло. И восход я чувствовал, как приближение бури, когда был лопоухим мальчишкой на ферме, а о большом мерзком городе слышал только в церкви.
— Джек, ты — осел, — сказала Софи. — Это укус?
— И еще кое-что.
Мисс Дейл вздернула подбородок и оглядела меня сверху вниз:
— Бифштексов больше нет.
Ее пульс вернулся, по-прежнему грохотал и горячо бился у меня в ушах. Понятно, что я не из хороших парней, иначе разве пришел бы сюда?
— Я пойду… — Я завел руку за спину и нащупал ручку двери.
— Ничего подобного! — Передо мной опять стояла мисс Дейл, накрахмаленная и знающая свое дело.