Ставня сразу распахнулась, а за ней никого не было, только кусок зеленой стены, как в бухгалтерии, и свет противный, как будто лампа дневного света.
— Пакет! — крикнули в окошечке.
— Беру! — крикнул Шульгин.
Кто-то кинул ему пакет, а кто — не видно. Шульгин схватил коричневый сверток и отбежал в сторону. Так разволновался, что даже как будто оглох. Потом немножко отошло. Посмотрел по сторонам — народ ходит туда-сюда, но никто к окошечку не подходит, как будто не интересуется. Вот олухи-то! Пакет он довез до дома, расстелил на кухонном столе «Из рук в руки», а уж потом аккуратно перерезал веревку ножницами и сорвал сургучные пломбы. Развернул крафт-бумагу — в пакете было четыре котлеты.
Шульгин обиделся: разыграл его Фролов Валера. Вышел на площадку и сильно, сердито позвонил. Но у Валеры никто не открыл. Шульгин постоял-постоял, потом спустился на улицу и посмотрел на дом с торца. Все как всегда. Как же у него комната с аркой помещается?
Вечером и Валера нашелся, и опять в нарды сражались.
— Ездил?
— Ездил.
— Дали?
— Дали.
— Мало?
— Мало.
— Другой раз больше дадут. Ты, главное, обязательно кричи: «Беру!»
— А если не крикну?
— Тогда не дадут.
И опять Шульгин поехал, и опять пробирался среди каких-то колес, бочек и ломаной тары в третий двор и пятый корпус. И опять никто больше, кроме него, окошечком не интересовался. Стукнул в ставню, и ставня отворилась.
— Валенки! — крикнули из окошечка.
— Беру! — с досадой крикнул Шульгин.
Выбросили валенки, серые, короткие и неподшитые.
— Что за херня такая, — повертел валенки Шульгин, — на что они мне?
Отошел в сторонку будто покурить и сунул валенки в урну. Никто не видел. Снова подошел к окошечку и постучал, но окошечко больше не открылось.
На другой день не хотел ехать, но дома как-то плохо сиделось. Вышел опять посмотреть на торец, а там уже построили леса, и какие-то чернявые рабочие что-то приколачивали и загораживали.
«Турков понаехало», — подумал Шульгин.
На этот раз у окошечка была длиннющая очередь, так что сердце у него екнуло, и он заволновался, вдруг ему не хватит. Медленно-медленно двигалась очередь, какие-то вроде сложности и задержки возникали, и кто-то, кажется, пытался спорить и выражал недовольство — через головы не было видно. Наконец и он добрался до ставни.
— Цветы! — крикнуло оттуда.
— Беру! — обозлился Шульгин.
В урну он их выбрасывать не стал, хотя и очень хотелось. Было какое-то неясное подозрение, что сегодняшняя очередь, волнения и потерянное время — это наказание за то, что вчера он так нехорошо поступил с валенками. В конце концов, ему же даром все это давали, хотя почему — неизвестно. А другим давали большие коробки, упакованные в белую бумагу. Некоторые пришли с тележками.