— Я готов передать её даже конюху, лишь бы уберечь от твоих грязных рук, Андоим! — не выдержав, выкрикнул король, приподнимаясь в кресле. — Ты недостоин называться мужчиной, а тем более наследником престола! Ты никогда не станешь королём Валлии!
— А как же мир с Авероном? — нимало не смутившись вспышке гнева, издевательски уточнил Андоим. — Я женат на аверонке, отец, вы с Севериной сами спланировали нашу свадьбу! С этим ты что будешь делать?
— О, не беспокойся за это. Нестор напомнил мне один весьма древний, но всё ещё действующий закон, — глухо ответил Харитон, пытаясь успокоиться. — Если королевскую чету признают бесплодной, у них забирается право наследования короны. Не переживай: мир с Авероном мы сохраним. После коронации Ореста мы добьёмся вашего с Таирой развода, и король Орест возьмёт её в жёны.
— Смотрю, вы с Нестором всё продумали, — дрожащим от гнева голосом выговорил Андоим. — Мнение этого ублюдка для тебя важнее судьбы собственного сына?
— Твоя судьба в твоих руках, — отрезал Харитон. — Когда Ликонт вернётся из поездки, я отрекусь от короны в пользу своего младшего сына. При поддержке командующего и всей армии, которая за ним, это будет очень просто. Ты получишь свою часть наследства, и сможешь делать с ней то, что посчитаешь нужным — но за пределами Галагата. На этом всё, Андоим. Ты свободен.
Крон-принц страшно глянул на отца и поднялся. Король подчёркнуто не замечал сына, глядя в огонь. Медленно обойдя кресло монарха, Андоим остановился за спинкой и вытащил из кармана пакетик с порошком, подсыпая его в раскрытую бутыль с сонным зельем. Сделал шаг, шумно выдохнул, созерцая сгорбленную отцовскую спину, и быстрым шагом покинул опочивальню.
Шум гулянки слышался в каждом уголке огромного особняка. Большой Питон отмечал радость, случившуюся накануне утром — король Харитон скончался прошлой ночью у себя в опочивальне. На престол готовился взойти крон-принц Андоим.
Феодор не слишком вникал в политические распри Валлии, но слушал внимательно — как показала жизнь, пригодиться галагатскому вору могло всё, что угодно. Он сидел в самом центре гулянки, в большой нижней комнате особняка, пропахшей винными парами, вонючим мужским потом и раскатистым смехом, волнами проносившимся по залу. Его считали здесь своим; за полгода службы авторитет юркого, смуглого юноши поднялся весьма стремительно. Чего греха таить — у многих уходили долгие годы, чтобы так подняться по служебной лестнице у Большого Питона.
Успехи Флорики оказались ничуть не хуже его собственных, что и являлось основной головной болью Феодора. Если Фео уважали, доверительно рассказывали грязные истории и хлопали по плечам, наливая кружку за кружкой на общих собраниях, то тонкую фигурку Флорики провожали откровенно сальными взглядами, где бы та не появлялась.