— Руки прочь!!!
От неожиданности вздрогнула не только Марион — дрогнула рука заключённого, выпуская край плаща, и она тут же отшатнулась в сторону, к выходу.
— Твоя светлость, — осклабился заключённый, глядя на выпрямившегося в своей камере герцога. — Ты чё тут раскомандовался, а? Отсюдова твоих медалей не видно! Тут все равны! У смерти фаворитов нету!
— Пасть захлопни, — уже спокойно добавил Ликонт, вновь повисая на прутьях. — Марион, уходи отсюда…
— А ежель не захлопну? — хохотнул заключённый. — Што, железяка-то на культе у тебя выдвижная, что ль? Досюдова дотянешься, штоб меня придушить? Ха-ха…
В камеру генерала полетели пустые жестяные банки, заменявшие узникам кружки, и заключенные соседних камер зашевелились, просыпаясь от оцепенения в предвкушении хоть какого-то зрелища. Синяя баронесса глянула на неподвижного Ликонта, обвела взглядом темный, жуткий коридор, внезапно оживший хрюканием и болезненным покашливанием нескольких уцелевших глоток — и впервые захотела последовать совету своего врага.
Рванув кованую дверь, Марион быстро шагнула за порог, покидая заражённую клоаку городской тюрьмы. Она старалась не слушать ни воплей заключенных, приглушенных закрытой створкой, ни топота разъярённой стражи, ворвавшейся в узкий коридорчик для наведения порядка. О судьбе Ликонта она тоже старалась не думать.
Марион решила последовать ещё одному совету герцога и посетить его загородное поместье — кто знает, может, до Наалы дошли хоть какие-то слухи про Януша? Баронесса готова была достать запропастившегося лекаря из-под земли, если это могло хоть как-то облегчить мучения Таиры.
За пределами тюрьмы дождь лил по-прежнему сильно, не собираясь, по-видимому, ослабевать до самого рассвета. Вскочив на коня, Марион пустила его в галоп, выезжая на просёлочную дорогу в обход города. Поездка в холодную дождливую ночь, со свистящим в ушах ветром, тряска и тяжесть доспеха оказались настоящим спасением для неё. Долгие сутки дежурств у постели больной королевы, бесплодные попытки помочь ей, косые взгляды прислуги и придворных, старавшихся избегать королевских покоев и её саму, как возможную переносчицу лесной хвори, испуганные глаза леди Гелены, когда ей приходилось входить в покои Таиры, её раздражающая беспомощность и нежелание прикасаться к страдавшей от нарывов, язв и лихорадки молодой девушке — всё это превратилось в замкнутый круг, один сплошной кошмар, от которого она никак не могла проснуться. Подобная поездка, пусть вынужденная, возвращала её к жизни.
В отличие от Гелены, она не боялась лесной заразы. Нет, она не смогла бы назвать себя абсолютно бесстрашной женщиной. Она боялась — того, что может принести заразу в свой дом, своему сыну, и потому оставалась во дворце все эти дни, ограничив даже переписку с сэром Эйром. Но она не боялась ухаживать за беспомощной, хрупкой девушкой, которая была так отчаянно одинока, так боялась своей болезни, своих ран и грядущей смерти…