В это время повеселевший пенсионер готовился к последнему аккорду. Дождавшись, когда «зазнавшаяся невеста» выбежит тушить дверь, он гордо вышел из-за угла и с толком и расстановкой, громко, от души произнес отрепетированное проклятье:
– Чтоб на тебя ни один мужик до самой смерти не посмотрел! Чтоб ты вечно в девках сидела! Чтобы старость скрутила тебя раньше срока! Чтобы на лице у тебя появились бородавки! Покаешься еще, курица, ох, покаешься!
– Сволочь! – рявкнула Наташа и плеснула на Сухорукова воду. – Гад и сволочь!
Посчитав месть состоявшейся и изрядно опасаясь за собственную шкуру, пенсионер подпрыгнул и бодро побежал по лестнице вниз. Если бы не трусость, он бы добавил еще пару-тройку крепких словечек, но это успеется – вся жизнь впереди!
Справившись с дымом и огнем, Наташа вернулась в квартиру и торопливо пересчитала остатки отпускных. Негусто, но на вознаграждение, наверное, хватит. «И если вам что-нибудь понадобится, тоже обязательно звоните. Консультации, брачный контракт, раздел имущества…» Ей понадобилось! Очень даже! И больше обратиться не к кому, потому что нужен сильный, уверенный мужчина, один только вид которого заставит Сухорукова дрожать и пятиться!
Наташа почувствовала, как подступают к глазам слезы, и закусила нижнюю губу. Именно в такие моменты, когда бессилие охватывало душу, она чувствовала себя одинокой и несчастной. Путь, пусть приедет здоровенный лысый Федор и вправит Сухорукову мозги. Или еще что-нибудь с ним сделает! Не жалко!
Решительно взяв телефон и блокнот, Наташа набрала нужный номер.
Посетители медленно двигались по залу: худющая старушонка с кружевной шалью на плечах, подросток, мучающий во рту жевательную резинку, реденькая группа приезжих, пожилой мужчина в коричневом вельветовом пиджаке… Тишину нарушали лишь звуки шагов и еле слышный шепот. Федор огляделся, подошел к Кепочкину и сунул руки в карманы брюк.
Оказавшись в галерее, Иннокентий Петрович резко почувствовал тягу к искусству. Мгновенно позабыв о цели визита, он застыл около статуи полуобнаженной женщины, побледнел от восхищения и стал почти неотличим от находящихся поблизости скульптур. Восторг, захлестнувший впечатлительного профессора, лишил его даже слуха, и Федору, взирающему на произведения искусства с долей иронии и равнодушия, пришлось несколько раз задать вопрос, прежде чем его услышали.
– Иннокентий Петрович, ты помнишь, зачем мы сюда приехали? – в третий раз терпеливо спросил он.
– Ах, вы совершенно правы, что-то я отвлекся, но это простительно: такая красота кругом.