Первый особого назначения (Соколовский) - страница 2
Война… Степка читал про нее в книжках. Он родился спустя четыре года, как отгремели последние залпы под Берлином. Но зато он хорошо помнил, как заново строился разрушенный фашистами город. Новые дома вставали на месте пыльных пустырей и кирпичных развалин. На окраине, далеко от Садовой, выстроен молочный комбинат. У вновь отстроенного вокзала — кондитерская фабрика. А совсем близко от Степкиного дома — консервный завод. Этот завод был виден из окошка комнаты, где жил с отцом и матерью Степка. Зимой, когда наступали ранние сумерки, он светился огненными окнами, словно громадный пароход, который плыл куда-то далеко-далеко, дымя трубой, высокой, как мачта. Там, на заводе, работал Степкин отец.
А развалины… Они тоже были… За городом. Развалины старинного монастыря. Они возвышались на холме грудой обветшалых каменных стен со сломанными зубцами и полуразрушенными башнями. На эти развалины летом приезжали посмотреть иностранные туристы. Еще их интересовала деревянная церквушка в сквере недалеко от вокзала. Она каким-то чудом уцелела во время войны. И хорошо, что уцелела, потому что была и впрямь удивительна. Построили ее безвестные мастера без пилы и без единого гвоздя, «под топор», во времена царствования императрицы Анны Иоанновны, не то в 1735, не то в 1736 году.
В те давние годы город еще не был городом. Он был небольшой деревней, рассыпавшейся домишками у подножья монастырского холма. Единственным каменным зданием в той деревушке был дом, который стоял на месте теперешнего дома номер двадцать, того самого, где жил толстый Вовка. Конечно, от прежнего особняка не осталось и помину. Разве что фундамент и подвалы под домом. Для чего и когда были вырыты владельцем особняка эти подвалы, Степка толком не знал. Зато в них можно было прятаться во время игр. И Вовка Пончик очень гордился, что живет в доме, где есть такие таинственные подземные ходы. Он не раз говорил, что там, в подвалах, хранится богатый клад, только найти его невозможно, потому что надо знать особое волшебное слово, от которого глаза будут видеть сквозь стены. Однако Степка Вовке не верил. И не очень-то верил Степка, будто глухонемой Гриша из дома номер четырнадцать притворяется немым и глухим. А все же прошлая, да и теперешняя жизнь глухонемого была окружена таинственностью. Потому-то, наверно, дрогнуло у Степки сердце, когда он, грохнув тазиком о косяк, толкнул низенькую пружинящую дверку, на которой мелом была выведена кривая надпись: «Мастерская».
Тесная комнатушка от пола до потолка была наполнена шипеньем, гулом и голубоватым чадом. Дневной свет едва пробивался сквозь узенькое окошко. Но в каморке было очень светло от двух громадных ламп, свечей по двести, которые горели — одна под потолком, а другая на верстаке перед мастером. Третья лампочка, поменьше, вспыхнула на стене и погасла, как только дверь за Степкой захлопнулась. Гриша поднял голову, равнодушно взглянул на мальчика и кивком указал на скамейку возле двери. Степка понял: надо сесть и подождать.