– Что это значит, Кочрейн? – спросил Бельмонт, стоящий подле полковника. – Что это за глупая комедия, чего он дурака валяет перед этими людьми?
– Насколько я могу судить, все для нас кончено! – ответил Кочрейн.
– Но это совершенно нелепо! – возмущался француз. – Почему бы им желать зла мне? Я никогда не делал им ни малейшего вреда. Я, напротив, был всегда и другом и доброжелателем. Если бы я мог объясниться с ними, я бы заставил их понять это… Эй, драгоман, скажи ему, что я француз, что я друг калифа, скажи ему, что мои соотечественники никогда не ссорились с его народом, и что его враги – и мои враги… Скажи ему все это!
Взволнованная речь и жесты monsieur Фардэ привлекли внимание предводителя арабов; он сказал несколько слов, и Мансур перевел: «Предводитель спрашивает, какую веру вы исповедуете, и говорит, что калиф не нуждается в дружбе неверных псов!»
– Скажите ему, что у нас, во Франции, все религии считаются одинаково достойными уважения и одинаково хорошими!
– Предводитель говорит, что только гяур, неверная собака, может говорить, что все религии одинаково хороши, и что если вы действительно друг калифа, то вы должны принять Коран и стать правоверным последователем пророка сейчас же. Если вы это сделаете, то он, со своей стороны, обещает отослать вас живым и невредимым в Хартум!
– Ну, а если не желаю?
– То с вами будет то же, что и с остальными!
– В таком случае передай ему, что мы, французы, не привыкли менять свою веру по принуждению!
Предводитель сказал еще несколько слов и стал совещаться с низкого роста коренастым арабом, стоявшим подле него.
– Он говорит, – перевел его слова драгоман, – что если вы скажете еще одно слово, то он прикажет сделать из вас корыто, чтобы кормить собак. Не говорите, Бога ради, ничего, monsieur Фардэ, – добавил Мансур уже от себя, – не гневите его: теперь они решают нашу участь!
– Кто он такой? – спросил полковник Кочрейн.
– Это Али Вад Ибрагим, тот самый, который в прошлом году сделал набег и перебил всех жителей нубийской деревни!
– Я уже слышал о нем, – сказал Кочрейн, – он имеет репутацию самого смелого, отважного вождя из всех предводителей дервишей, и при этом репутацию самого ярого фанатика. Хвала Господу, что наши дамы не попали в его лапы!
Теперь оба араба, мрачно и сдержанно совещавшиеся все это время, снова обратились к Мансуру, который все еще лежал, распростершись на коленях в песке. Они стали засыпать его вопросами, указывая поочередно то на одного, то на другого из своих пленников, затем еще раз посоветовались между собой и, наконец, сообщили свое решение Мансуру, приказав ему пренебрежительным движением руки сообщить его остальным.