Учитель вранья (Харитонов) - страница 53

Но как их отличить? Все были на одно лицо, все говорили одинаковыми голосами, все одинаково старались ему подсказать: «Вот я, Тим! Вот я!» Всё, что делала одна, в тот же миг – и даже немного раньше – повторяла другая. И одинаковые слёзы текли по одинаковым щекам.

Наверно, они даже пахли одинаково, потому что Кис Кисыч растерянно перебегал от одной Таськи к другой, нюхая то сандалии, то сарафанчик.

Тим оглянулся на учителя вранья. Тот развёл руками:

– Я помню, есть какой-то способ угадывания. Но, как назло, забыл какой.

– Э, подсказки запрещены! – подал Брысь голос с дерева. Он уже успокоился и разлёгся на ветке, приготовившись смотреть – ему опять было интересно. – С подсказками не будет считаться, только всё испортите.

– А ты сам-то знаешь как?

– Понятия не имею. Наверное, надо всё рассчитать, взвесить. В общем, обдумать со всех сторон. Хотите, можно каждую посмотреть в микроскоп – там где-то в кладовке есть. Или лучше в телескоп. Или вон у меня на ветке бинокль висит, я люблю отсюда наблюдать за дорогой. Можно провести анализ, химический, физический или этот… математический. Вообще разобрать на части и все сравнить.

– Какую ты несёшь чушь! – рассердился учитель вранья.

– Я – чушь? А сами-то? Объясните мне, какая вам разница: настоящая, не настоящая? Что это значит: настоящая?

– Значит, что она живая.

– То есть?

– Она ходит, говорит.

– Все ходят и говорят.

– Она плачет настоящими слезами.

– Да как вы различите – настоящими, ненастоящими? Попробуйте языком: на вкус все одинаковые.

– Она плачет, потому что ей грустно, или больно, или вообще плохо. Она умеет жалеть других, умеет любить.

– Любить, подумаешь! Все что-нибудь любят. Одни любят сосиски, другие молоко. Один родственник прежнего здешнего хозяина (неужели он совсем разбился?) больше всего любил, говорят, маленьких детей. Ни мармелада, говорил, мне не нужно, ни шоколада, только люблю, говорил, маленьких детей.

– Это совсем другая любовь, – сказал Тим.

– Ну, другая так другая. Смотри сам. Только правило помнишь какое? В руки берётся, назад не отдаётся. Или наоборот, я уже сам забыл. В общем, обознатушки не переигрываются.

И он снял с ветки бинокль, приготовившись наблюдать, как в театре.

Тим в растерянности смотрел на Таську: на одну, на вторую, на третью, на двенадцатую. И голова у него начинала как будто кружиться. Все Таськи смотрели на него одинаковым взглядом – испуганным, выжидающим, умоляющим. У всех в глазах были слёзы. И все примолкли – наверное, потому, что каждое слово оказалось бы в то же мгновение повторено хором. Настоящая Таська не могла даже подсказать: «Вот я!» – потому что одновременно с ней и остальные сказали бы то же самое, точно такими же голосами.