— Правда? — Наоми оперлась о дверь, на миг распахнув ее шире, и взору Доминика предстал голый Дэвид, стоящий у дальней стены, с незаслуженно большим и монументально торчащим членом.
— Как тебе будет угодно. — Он быстро развернулся и сбежал вниз по лестнице в столовую, а оттуда — снова на заднюю террасу.
— Она говорит, что тебе не следовало приезжать сюда, — проинформировал он Алекса с едва заметной дрожью в голосе, еще старательнее избегая взгляда двоюродного брата. — То есть мне очень жаль и все такое, но она твердо отказывается видеть тебя.
— Передай ей, Доминик, — ответил Алекс с пугающим самообладанием (только едва заметное подрагивание щеки выдавало его эмоции), — что если она хочет, чтобы я уехал, то пусть скажет мне это сама. Скажи ей, что она должна спуститься и посмотреть мне в лицо. Иначе я не уеду.
— Дело твое, — пожал плечами Доминик, мысленно отметив неблагоразумие такого плана. Он снова поднялся по лестнице.
— Наоми, послушай, пожалуйста. Он говорит, что хочет услышать это от тебя. Если ты не спустишься, то он не уедет. Мне кажется, что тебе, наверное, стоит…
— Ну так сходи, — услышал Доминик, как рявкнул на Наоми Дэвид, — посмотри на этого упрямого мерзавца. Поцелуй его на прощанье, и покончим с этим. Образумь его — или я сам это сделаю.
Наоми зажала рот рукой, подавляя всхлипы, выскочила из спальни и шелковым облаком пролетела мимо Доминика. На лестничной площадке она заколебалась, бросила через плечо взгляд, полный мольбы, безмолвного призыва, а потом бросилась навстречу року.
Она показалась Алексу всего лишь на несколько секунд, она даже не переступила за порог дома. Красно-золотые парчовые гардины столовой придали театральности ее краткому драматичному появлению.
— Уходи, — вот и все, что она сказала; вот и все, что она могла сказать.
Алекс видел, но не мог понять ее страдание. Он недоуменно спрашивал себя: «Неужели это сделал я? Но как?» То, что его присутствие здесь невыносимо для нее, было очевидно.
Пронзенная его взглядом, как бабочка булавкой, трепещущая Наоми помедлила несколько мучительных мгновений. Потом Алекс резко поднялся и, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел.
За этой сценой наблюдал Дэвид Гарви, стоявший у окна спальни со сложенными на груди руками. Он удовлетворенно улыбнулся. Все правильно, думал он. Подобающий финал неподобающей связи.
«Значит, все», — подумал он.
«Ни солнца, ни луны, ни утра, ни дня. Ни рассвета, ни заката, ни другого времени суток. Ни тепла, ни радости, ни здоровой легкости. Ни чего-то там, чего-то там, чего-то там. Мм, ни пчел. Ни плодов, ни цветов, ни листвы, ни птиц. Ноябрь»