– Вот, значит… – удивлялся он. – Сурок всегда со мною. И сыт я… И рад я… А гляди, без сурка никуда!
Катя, первый раз услышав подобную интерпретацию, надо признаться, несколько оторопела: было что-то в этом дядьке располагающее. Из-за сурка вот растрогался. Удивляется всему. Бузы не ел никогда. Рубашка – в пятнах. И только девочка была готова пересмотреть свое отношение к маминому приятелю, как он все испортил:
– А «Камыш» можешь сыграть?
– Какой камыш? – не поняла Антонина Ивановна.
– Шуме-е-е-ел камы-ы-ыш, – затянул Солодовников. – Дерэ-э-эвья гну-у-у-лис…
– Да вы что, Петр Алексеич! – возмутилась Самохвалова. – Разве это детская песня?
– Если искусство высокое, то разницы никакой нет: детская – не детская. Садись, Катерина, – огорченно махнул рукой истинный ценитель музыки. – Ничего-то ты не умеешь!
«Ты много умеешь!» – не сдавалась младшая Самохвалова, а сама не сводила глаз с матери. Как отреагирует?
Да никак. Промолчала Антонина Ивановна, словно и не заметила. Во всяком случае, так Кате показалось.
– Можно мне идти? – снова пробубнила исполнительница классической музыки.
– Иди, – разрешила мать.
– Иди и… приходи, – радостно добавил Солодовников. – И мы с тобой споем. Правда, споем, Тонечка Ивановна?
Тонечка промолчала. Петр Алексеевич не унимался:
– Ну что ты? Что ты, Тоня?
– Тихо ты! – шикнула на него хозяйка дома и показала глазами на дверь в «спальну».
Солодовников торопливо закачал головой, старательно изображая согласие. Весь его вид показывал: «не буду, не буду».
– Ты что? Не сказала? – вдруг снова удивился Петр Алексеевич.
– Не время еще!
– А когда?
– Скажу, когда надо будет.
Солодовников обиделся. Решил уйти. Для этого вытер салфеткой губы и по-светски произнес:
– Ну-с, уважаемые гости, не надоели ли вам хозяева?
Антонина Ивановна уговаривать гостя не стала и решительно встала из-за стола, всем своим видом показывая, что визит подошел к концу.
– Что ж-ж-ж-ж-ж, – зажужжал Петр Алексеевич. – Чай дома попьем. В гостях хорошо, а дома, брат, лучше.
«Вот и иди! – злорадствовала из своей «детской спальны» Катька. – Пой свой камыш!»
– Прощевай, Катюш! – выкрикнул из микроскопической прихожей Петр Алексеевич, пытаясь натянуть на себя дерматиновое пальто.
Видя неуклюжие потуги гостя, Антонина вдруг загрустила и решила сгладить неловкость.
– Подожди, Петр Алексеич, дай я тебе помогу.
Солодовников от счастья воспрял духом и выкатил грудь, как пингвин, надвигающийся на полярника. Антонина Ивановна приблизилась и любовно поправила на своем друге кашне.
– Спасибо, Тоня, – разомлел Петр Алексеевич.