— И что, его светлость всегда такой?
— Можно сказать, что всегда. Но если вы не будете обращать на это внимания, то скоро привыкнете, как я. Его светлость не так уж плох, я имею в виду, что он довольно щедр, и, в конце концов, вы будете отблагодарены за ваше терпение.
— Просто… я должна признаться… я начала писать статью о сестринском уходе за больными туберкулёзом, — смущаясь, сообщила Дороти. — И мне казалось, что здесь я могла бы… А даже доктор не говорит мне ни слова…
— Доктор Хинксли — того же поля ягода, хотя и не лорд. Сочувствую вам, дорогая.
— Тогда, может быть, вы сможете мне помочь? — с робкой надеждой спросила Дороти, глядя на секретаря почти влюблёнными глазами. Секретарь немного смутился, но всё же приосанился.
— Я не врач, чем же я могу быть вам полезен?
— Расскажите хотя бы о течении обострения, чтобы я могла написать о симптомах…
— Ну, я попробую. А что вас интересует?
— Расскажите мне о том, как усугубилась болезнь его светлости.
— Ну, что я могу сказать… — важно начал секретарь.
Он смог сказать, что с месяц назад Карниваль стал чувствовать себя хуже, но, по обыкновению, не стал обращаться к врачу. Неделю назад он выехал к лорду Бёрлингтону, и вернулся в крайне дурном расположении духа. Взял вечернюю почту и заперся у себя в кабинете. Он был ужасно возбуждён, когда приехал, а в кабинете, прежде чем отправиться в спальню, громко разговаривал сам с собой.
— Он бредил? — с надеждой в голосе спросила Дороти.
— Полагаю, что нет.
— Но это всё же не слишком обычно — разговаривать с самим собой… И что же он говорил?
— Боюсь оскорбить ваш слух, дорогая. Самое безобидное, что он сказал, было, пожалуй: «Ведьма!» и «Лживая потаскуха», если вам угодно знать, — тушуясь, ответил секретарь.
Сестра тоже смутилась, но тут же строго поджала губы и предположила:
— Но, всё же, это вернее всего — бред. Нервное расстройство. Не может же такой человек, как его светлость… И вряд ли в его окружении найдётся леди, достойная подобного…
— Боюсь, дорогая, что я совершенно точно знаю, к кому была обращена эта брань. С вечерней почтой лорду доставили письмо от одной его родственницы — вдовы его сводного брата, которая время от времени обращается к нему за финансовой поддержкой. Он всегда приходит в ярость от её писем, а в последнее время она чрезвычайно назойлива.
— И всё же это так… грубо… — посетовала Дороти, качая головой с укоризной.
— Да, пожалуй. Характер у его светлости довольно крут. Старушка, кажется, и впрямь бедствует. Но она очень навязчива.
— Вполне допускаю, — согласилась сестра, всё же не меняя оскорблённого выражения лица. — И что же, ему стало плохо к утру?