— А что случилось? — спросил сонный голос Ертаева.
— Багилу убили, — ответил Белов.
В наступившей тишине было слышно, как завывают, приближаясь, сирены полиции и «Скорой».
— Как убили? — спросил Ертаев.
— Двумя выстрелами в упор. В лоб. Нужны еще подробности?
— Дьявол! Этого не может быть.
— Может, капитан, — заверил Белов Ертаева.
— Но кто это сделал?
– Был тут один…
Ертаев сразу понял, почему о киллере говорится в прошедшем времени.
— Так ты его?..
— Да, да, — подтвердил Белов. — В общем, дуй ко мне и удостоверение не забудь. А то отправлюсь в кутузку, а вы тут сами со своими террористами разбирайтесь.
— Еду, — произнес Ертаев, прежде чем оборвать связь.
Белов снова посмотрел на Багилу, разметавшиеся по полу волосы которой казались облитыми мазутом. Вокруг ее головы застывала густая темная лужа. Если не обращать на это внимания, то, замотанная в простыню, Багила напоминала индийскую танцовщицу, прилегшую отдохнуть. Только на лбу краснело не одно пятнышко, а два. Аккуратненькие такие отверстия. О том, что наделали пули, выходя из затылка казашки, думать не хотелось. А ведь эта пробитая голова совсем недавно покоилась на груди Белова. Ее губы шептали ласковые слова, глаза смотрели страстно и нежно.
Не понимая, зачем он это делает, Белов присел возле Багилы и приложил пальцы к ее шее, там, где у живых людей ощущается пульсация крови. Это было все равно, что пытаться отыскать пульс у мраморной статуи. Никаких признаков жизни, зато первичных признаков смерти хоть отбавляй.
Белов медленно выпрямился.
Трупы, трупы, трупы. Насилие, жестокость, кровь, стрельба, пороховой нагар на пальцах. Но если не будут умирать персонажи, так или иначе замешанные в этой истории, то погибнут десятки или даже сотни тысяч людей, меньше всего думающих о террористах, оружии массового поражения и государственном строе. Они хотят жить, любить, веселиться, пить и петь, покупать разные красивые вещи, пробовать всякие вкусности, совершать всевозможные глупости, чтобы, посокрушавшись немного, опять радоваться жизни. Бессмысленное, конечно, существование, однако все же существование. И разве можно презирать бабочек и мошек, кружащихся вокруг ароматных цветов на солнечной лужайке? Такими уж они устроены, не задумывающимися о смысле жизни, не ищущими его, а ищущими удовольствий, безопасности, возможности потакать своим инстинктам.
«Наше дело не перевоспитывать их, а защищать, — сказал себе Белов. — Потому что иначе они пропадут».
А больше он ничего не успел подумать. Дверь гостиничного номера с грохотом слетела с петель. В комнату ворвались черные фигуры полицейского спецназа.