Голос мой осекся, и Белка, видимо, забоялась, как бы я не заплакал.
— Ты не горюй, Молокоед, не падай духом… Не так уж всё плохо, как ты думаешь.
И она рассказала мне всё, о чём читатель уже знает из глав, где я описал приключения Белки в Острогорске. Когда она сообщила о том, как принял наше открытие академик Туляков, я не выдержал и, забыв все индейские привычки, хлопнул по-русски шапкой оземь и закричал «ура».
Белка выждала, когда я успокоюсь, и неожиданно спросила:
— А ты знаешь, что вас уже нет в живых?
— Как так нет в живых? — не понял я.
— А так… Вас уже и из домовой книги выписали и в школе из списка учеников вычеркнули! Вы же утопленники!
Мне стало весело оттого, что удалось так ловко всех одурачить, и я расхохотался.
— Тебе смешно?! — вдруг крикнула Белка, и голос её зазвенел от негодования. — И тебе не стыдно? А ты знаешь, что Лёвкина мама по твоей милости лежит при смерти.
И пошла, и пошла отчитывать, да так, как меня никогда ещё в жизни никто не отчитывал.
— Я думала, ты в самом деле умный, хороший парень, а ты. Начитался всякой ерунды и завоображал: «мы встали на Тропу», «у нас на Тропе»… Эх ты, глупый тропарь!
Она подала мне ящик с голубем, круто повернулась и, ни слова не сказав пошла по тракту в сторону Острогорска, где недалеко от Выжиги был ее дом. Я бросился за ней, но она обернулась и крикнула:
— Отстань! Мне даже смотреть на тебя противно.
Я всё же с километр, если не больше, шёл за ней следом, так как думал, что она погорячилась и раскаивается теперь: ведь очень темно, а идти далеко, и она, наверное, боится. Наконец, Белка остановилась и стала меня ждать.
— Ты не думай, что я отказалась от своих слов… Нет, я ещё раз повторю: ты мне противен. А остановилась я, чтобы предупредить: не говори сразу обо всём Лёвке. Если уж сумел убить мать, так хоть не убей сына.
Если бы я не боялся навести на читателя тоску, я, наверно, заполнил бы десять страниц своими переживаниями. Мне было до того тошно, что я даже не заметил, как дошёл до Чёрных скал и свернул с тракта. Тропинка, по которой днём так хорошо было идти, теперь стала вдруг неровной, я всё время спотыкался, а иногда и совсем сбивался с неё в сторону. Меня начал мучить страх. То мне казалось, что на тропинке стоит человек, то чудилось, что кто-то идёт за мной следом. Я уже забыл о разговоре с Белкой, а всё время думал, что снова идёт за мной старик, который прячется, а от него не спрячешься. На одном повороте кто-то выскочил у меня прямо из-под ног, с шумом бросился в кусты и захохотал таким диким смехом, что я даже вспотел от страха. И уже понял, что это, должно быть, сова, а всё равно страшно.