Вот и корпус, облитый голубоватым светом, иду по ступенькам, ныряю в тепло дома, и вот она — наша дверь!
Барабаню изо всех сил.
Никто не отзывается. Куда же делась бабушка?! Я сейчас умру от одиночества.
— Дидэ-э-э-э! — кричу я.
Наконец за дверью шуршание:
— Ты пришла?! Так рано? Что случилось? А где все?
— Я одна, — мгновенно успокаиваясь, ору я через дверь. — Открой, я спать хочу!
— Как же я открою, что за ребенок на мою голову, я же заперта! Чтобы меня не будить, дети же ключ забрали! Подожди там, я через балкон соседей попрошу…
Голос удаляется. В ожидании сажусь на пол возле двери. Бог взбивает облако получше и успокоенно уплывает по Своим делам.
Слышны перекрикивания, вскоре появляется сосед с ключами:
— Ну что, бандитка, осталась без крова?
Пробуем ключи. Подошли!
Вваливаюсь в нашу уютную норку — я вернулась живая с войны!
Меня поглотил милосердный сон, и я не слышала, как поздно ночью ворвались перепуганные насмерть кузены, потерявшие меня в кино и готовые покончить с собой от чувства вины — и с тем же пылом жаждущие разорвать меня на мелкие кусочки, и только бабушкина самоотверженность спасла нас всех от кровопролития.
— Вали отсюда, — рассвирепел кузен, когда увидел, что шалаш покосился.
— Мы его три дня строили! А все почему? Я слишком добрый, пожалел козявку. — И повернулся ко мне спиной.
Я медленно побрела в сторону корпуса. Сейчас самое время для игры — жара перестала бесноваться, и теплые травы запахли вечерней прохладой, по пути то и дело обхожу бадминтонщиков.
— Я сейчас играю, я! Моя очередь, вы обещали! — пищит девица в кружевах, и ей дают ракетку. Ну да, пару раз воланчик уронит, и — «вали отсюда», плавали, знаем. Меня уже не проведешь на мякине.
Вот где справедливость?! Шалаш я строила вместе со всеми — натаскала досок со всей округи, ободралась до крови об торчащие гвозди и от бабушки наполучала прикладного искусства за весь сезон оптом, и где благодарность?! Шалаш просел из-за того, что не надо было жадничать и из трех досок лепить пятиметровую комнату. Но им не объяснишь: надо меня выкинуть, мешаю — пожалуйста.
Если бабушке пожалуюсь, они меня окончательно сожрут, и в жизни больше никогда играть не возьмут. А я еще думала, что брат мне друг. При Эдуарде так меня унизить! О, Эдуард, не играть нам больше с тобою в разведчиков.
От обиды провожу ногтем по стоящей перед корпусом машине.
В песочнице играют девочки. В конце концов, я ведь тоже девочка, нет? Я могу играть в куклы? Могу. В деревне, собственно говоря, только с девочками и играю. Но просто так подойти, с пустыми руками — нет, потом фырканья не оберешься. Надо хоть ведро принести, что ли.