— А если страдания? Если нет ответа? — не унимался Юра, понятное дело, проецируя весь разговор на себя.
— Так и тут энергичный будет вытаскивать сам себя за волосы из ямы через труд и усилия, взрастая над собой и своими страданиями, становясь лучше и сильнее, взрослее и мудрее. Да знаю, знаю, что ты про себя — вижу уже второй месяц в глазах твоих тёмную тень печали. — При этих отцовых словах, Юра воткнул свой взор в землю. — И на правах не совета, а просто моё мнение могу сказать. Желаешь?
— Пап, ну конечно! — Бобров вновь вперился в отца жадным взглядом, зная, что этот человек всегда найдёт твёрдую почву под ногами для себя и своей семьи.
— Если ты понял, что она — это та САМАЯ, пусть ты ничего не смыслишь ещё в женщинах, пусть это первая любовь (у меня, например, она стала и последняя), всё пусть… если ты нутром чуешь, что это ОНА, то в лепёшку расшибись, все варианты испробуй, но добейся её (а шансы есть всегда)! Но! Но… но забывать про то, что ты мужеского роду тоже не следует. Переживания держи внутри, нытья не допускай, уныние гони прочь, назойливым становиться не смей, дел своих не забывай. Не смотри вопросительно — непросто это, но всё можно, когда цель и желание есть. Если чего-то хочешь, ты к этому стремишься всеми силами! А ищешь отговорки — значит, не больно оно тебе и надо.
Юра задумчиво остекленел взором, уставившись в глубокие просторы.
— Так что, друг мой, не тяни. Тут нам хорошо, тут мы отсидимся, но история меняется на глазах, и творится она не здесь. И любовь свою надо завоёвывать, а не высиживать, — резюмировал отец.
* * *
Она была, как всегда, невесома в своей красоте, а морщинки вокруг глаз лишь говорили о том, что она реальна. Улыбка не могла заштриховать долгую печаль во взгляде.
— Привет.
— Привет.
— Я по делу.
— Я так и понял.
Грустная улыбка Леры сменилась виноватым выражением:
— Ваш новый тренер — это дело рук «Возрождения». Тебя не посвящали заранее, боялись, что ты пошлёшь всех к чёрту и уйдёшь. А на тебе держится стержень операции.
— Хм… а ты, выходит, должна уговорить… — сарказм желчью попёр из Боброва.
— Юрка, милый, — Лера обняла его и приникла коротко к его шее губами, — ты же у меня умный, ты сам всё знаешь. Не трави душу себе. И мне…
Они стояли в немом объятии, и время стыло, упираясь в их короткое счастье. Куцые деревья осыпали их ледяными каплями, а хмурое небо поддакивало серыми облаками. Юра думал о том, что даже если он и не увидит этой женщины больше никогда, то всё равно самое острое счастье он испытывал, находясь рядом с ней. Вот и сейчас он ощущал это знакомое единение, в котором они обретали друг друга до дна и без остатка.