Дантес навострил уши. Вернулся на больничный сайт и снова пробежал глазами список пациентов. Так и есть, С. Хлебников. И что бы стоило чуть побольше интересоваться политикой...
Депутат тем временем разглагольствовал:
— ...наша страна сегодня – настоящая диктатура. Диктатура грамотности и нормы. Такие организации, как КОР, контролируют жизнь гражданина вплоть до малейшего неправильно сказанного слова, что в современных условиях, в условиях демократии, неприемлемо. Внося эту поправку, мы сделали шаг к демократизации словесной политики. Речь должна служить человеку, а не он — речи, и если народ самостоятельно изменяет форму или род слова, то кто мы такие, чтобы противоречить народу?
Говорил Хлебников — заслушаешься. Чистейший языковой стандарт, безупречное произношение. Большой шаг вперед для человека, который каких-то три года назад отсидел два года по 121-й статье РК. Дантес в очередной раз подумал, что, возможно, и шеф его, и редактор Даль были правы — если в этой клинике действительно исправляют речь, то чего же еще желать?
Домой по-прежнему не хотелось. Валентин закрыл дверь кабинета, нерешительно побрякал ключами и отправился к бывшему напарнику.
***
— Зачем, по-твоему, Бельскому было лечиться от неграмотности? — спросил Валентин, вваливаясь в небольшую душную квартиру.
— Твоему — Бельскому? — вылупил глаза Шульц. — Ты сам мне говорил, что он — лучший...
Дантес вытащил из кармана звякающий груз — бутылку «Джека Лондона» — и проследовал за другом на кухню. По пути он рассказывал о своем визите к «бабке».
— Старая, — не очень уверенно предложил Шульц. — Не помнит...
— Эх, знай я раньше... Спросил бы у самого Бельского.
— Я могу поинтересоваться у доктора. Кажется, я у него на хорошем счету. Делаю успехи в лечении. — Шульц разлил принесенное по бутылкам. — Не слишком быстро, иначе доктор догадается, что казачок засланный...
— А о Нестерове?
— Ничего. Как в воду канул. Не слышали, не видели. Валь, ты у меня ночуешь?
Дантес поглядел на безрадостные сумерки за окном и кивнул.
Ночью он лежал на старой советской раскладушке, слушал дальний грохот ночных поездов и разглядывал тени на потолке.
***
... наша страна – диктатура грамотности и нормы...
...кофе — он, кофе — мой!
...лечение прошло весьма успешно... как видите.
Дантес растолкал напарника.
— Ы? — спросил тот.
— Скажи мне еще раз, что тот доктор говорил насчет страха?
Шульц потер кулаками глаза:
— Сколько времени, твою грамматику? Говорил, что страх... страх — это главное, что мешает человеку писать. У тебя что — есть идеи?
— Идеи, — повторил Дантес. — Как по-твоему, могли доктора Х раньше звать Хлебников?