На главной улице с осени застыла большая лужа, и мещанские дети с разбегу ездили по ней животами, а то и носами, отчего носы у них были угольной черноты.
Прибыли на почтовый двор, и Котов, предъявив невесть откуда взявшуюся подорожную, генеральским голосом потребовал лошадей.
Но лошади и здесь оказались в разгоне.
— Взойдите, пожалуй, пока в трактир, — робея, сказал почтовый комиссар. — Ежели появятся лошади, первые же будут ваши.
В трактире стояли голые, скобленные ножом столы, потолок от осевшего на нем табачного дыма был пещерным и смотрел угрюмо, будто исподлобья, стены темнели пятнами от спин проезжающих: вот место, где садятся большие чины, толстые и важные, пятно здесь, яко пузатый воз с большой точкою над ним от затылка, вот место для чинов премалых и претонких, пятно здесь худощавое и даже извивается змеею.
На одной стене висела картина с наядами, у коих были такие задницы, что не поместились на картине и провалились куда-то под раму.
Котов сел к пятну важному и пузатому, Вертухин довольствовался местом для чинов малых.
Подлетел трактирный слуга с полотенцем, похожим на тряпку для мытья пола.
— Подай, братец, окорок, севрюги два куска, пирог с малиною, — сказал Котов. — И квасу. И не худо бы щей сверх того.
Половой медлил, о чем-то болезненно думая. От усиленной работы ума нос у него, и без того изогнутый, будто недобравший навоза огурец, повело в сторону.
Из дверей внимательно следил за сценой содержатель трактира.
Котов полез за пазуху.
— Сдается мне, братец, твою немытую голову подлые сомнения колеблют, — сказал он, вытаскивая из одежд бриллиант и показывая его половому. — На этот камушек я могу купить весь ваш трактир. А вот свидетельство его доброты.
Он протянул синюю бумагу с замысловатой зеленой печатью почему-то не половому или содержателю трактира, а Вертухину.
Вертухин вздрогнул, наметанным глазом заметив, что печать для зелени натерта листом герани, а бриллиант крупнее давешнего и, кажется, не бриллиант вовсе.
Половой кинулся на кухню.
— Следственно, мы можем без платы откушать? — на всякий случай спросил Вертухин, дабы по крайней мере быть готовым к превратностям судьбы вроде доставления в участок.
— Кости от севрюги, друг мой, не обсасывай, — вместо ответа сказал Котов. — Пусть они хотя бы рыбой пахнут. Отдадим их Полузайцу. Он также страждет пищи.
Отужинали так славно, что пришлось созывать всю обслугу трактира, дабы вызволить Котова, застрявшего меж столом и лавкой. Для окорока в животах не хватило места, Вертухин завернул его в бумагу и сунул подмышку.