С противоположной стороны, от Москвы, надвигалось другое войско. Трещали по бревенчатым настилам барские кареты, окна коих заполнены были намертво пристегнутыми к волосам разноцветными клумбами, молодцевато скакали ровною обочиной господа в черных фраках и круглых шляпах, а иные в летних кафтанах, холстяных камзолах с серебряными пуговицами и штанах из шелкового голубого репса. Шел и пеший люд, выглядевший победнее, но двигавшийся с той же горячностью.
То были остатки московской знати и горожан, коим еще не довелось хотя бы ущипнуть великого мага и астролога графа Алессандро Калиостро. Остатки были, однако же, немалые и состояли больше из барышень, в помощь коим вызвались благородные господа. Гомон грачей, как охрипшие от усталости медные трубы, висел над сей ордою.
Вертухин повернулся к толпе, собравшейся возле трактира.
— Великий магистр граф фон Калиостро вызывает духов Иоанна Грозного, Софьи Нарышкиной и княжны Таракановой, — сказал он. — Надо подождать.
— Долго ли ждать, мил человек? — спросила побирушка, пришедшая в надежде получить приворотное зелье для пятаков.
— Никто не знает. Княжна не может в тюремное окошко пролезть, — внушительно сказал Вертухин, вошел в трактир и захлопнул дверь.
Граф Алессандро Калиостро, прекрасная Лоренца Феличиане, слуга и служанка сидели с прямыми спинами рядком на лавке, будто в протестантской церкви, и встретили Вертухина взглядами тревоги и надежды.
— Экипаж готов? — спросил Вертухин.
— На заднем дворе, — быстро сказал слуга. — Кучер ждет сигнала.
— Но мы не знаем, в какой стороне Санкт-Петербург! — воскликнула Лоренца.
— Я знаю! — сказал Вертухин.
Ни один верующий не смотрел на Спасителя такими же глазами, как честная компания на Вертухина.
Вертухин медленно прошелся от лавки к окну и обратно.
— Но я не один, — сокрушенно сказал он наконец.
— Сударь, мы берем твоего спутника или спутницу с собою! — горячо воскликнул граф. — Где он?
Вертухин показал в окно на ржавые мощи велосипеда Артамонова, сиротливо лежащие посреди двора.
— Да где же он?! — восклицал граф в нетерпении. — Твой друг и наш друг.
— Велите, ваше превосходительство, погрузить сии колеса и оси в багажный ящик, — повернулся к нему Вертухин. — А я потом объясню.
«Объяснить-то я тебе, конечно, могу, — подумал он, — а понять страсти русских мастеровых ты все равно не сподобишься. Посему проживешь и так».
Четверть часа спустя боковыми переулками гнали уже прочь из Клина.
За городом началась тряска. Карета скакала по вымощенной бревнами дороге, будто гигантская лягушка, путешественникам нещадно мяло и терзало бока и задницы, в багажном ящике визжали и гремели железные кости. Кучер, не вытерпев сего свинства, съехал на обочину. По бездорожью карета побежала много лучше.