Вывернув ногу половчее, он залепил в морду первогодка такой ком мерзлого снега, что тот немедленно встал и начал утираться своей мягкой подростковой лапой.
Отец стаи от ярости споткнулся и полетел под ноги Рафаилу. Этот бросок сбил Рафаила с ходу, и стая вмиг окружила его, злорадствуя обнаженными клыками. Рафаил прижал касторку к своему мужскому месту, закрывая то и другое руками, и решил, что лучше расстанется с жизнью, чем отдаст одну из своих драгоценностей, а тем паче обе вместе.
Вожак готовился вцепиться Рафаилу в горло, жизнь Рафаилова пела уже «Аминь!», как из соседнего переулка вывернула невиданная нигде процессия: огромный волк шел рядом с такой же большой овцой, держа ее за шиворот.
От изумления собаки перестали лаять, Рафаил выронил полуштоф с касторкой, и все в раздумье уставились на необыкновенную пару.
Остановились и волк с овцой, глядя на собак, на Рафаила и прыгающий по дороге полуштоф.
— Господин волк, — оправившись от удивления, сказал Рафаил своим внутренним голосом, — почему ты гуляешь, держа овцу за воротник?
— Потому что за ногу ее держать неспособно, — ответил ему волк, отпустив овцу. — Тем паче она шагать тогда не сможет. А тащить ее на себе неохота. Пускай идет своим ходом.
Овца между тем стояла смирно и не показывала даже признаков беспокойства.
— Но почему овца согласилась идти с тобой и не попыталась хотя бы позвать на помощь?
— Потому что иначе я загрызу ее?
— Но ты ее все равно загрызешь, господин волк!
— Это в будущем, но кто у нас думает о будущем? А до сей поры мы погуляем!
И волк с овцой направились было дальше, но тут прервала свое раздумье собачья стая. Оставив Рафаила, она с тою же силою ненависти бросилась на волка. Волк отпустил овцу и пошагал прочь из крепости. И было в его походке такое волчье достоинство и превосходство, что собаки остановились.
Рафаил же, подхватив касторку, кинулся в другой переулок, к бане, оглядываясь назад и летя вперед боком.
Глава шестнадцатая
Гвардейцев завалили рублями
Следовательский совет опять заседал в бане, оставив в предбаннике переохлажденного Белобородова и перегретую Домну, обоих в полумертвом состоянии.
Белобородов сидел в противоположном от Домны углу и думал о том, что жизнь не такая уж приятная штука. Не лучше ли было жить в милом его сердце Кунгурском уезде, ловить пескарей, следовать раскольничьим обычаям, не пить бражки и не ходить в баню с голыми бабами и знахарем Лазаревичем?
Рафаил, увидев своего покровителя в оном лютом положении, кинулся к нему и влил в него половину принесенной касторки. Белобородов сопротивлялся отчаянно, но ослабевший от порки Лазаревича ничего не мог поделать.