– Was ist los mit dir, mein Kind? – спросила красивая женщина лет сорока. – Lass uns mit Tonsur weiter[6].
Она говорит по-немецки, сообразила Настя.
Эта тоже была монахиня, но отличалась от остальных сестер. Властным выражением лица, более богатым одеянием.
– Nein, keine Tonsur! – выпалила Настя. – Was ist denn los hier? Wo bin ich?[7]
Тут же пришло осознание: она тоже говорит на немецком. Потом перед глазами все поплыло, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. В следующую секунду недомогание прошло, зато появилась странная уверенность: она – Одиллия фон Гейкинг, девица из дворянской семьи. Это было дико и непонятно, Настя растерялась, что случалось с нею крайне редко.
– Продолжим постриг, – настаивала аббатиса.
Это аббатиса, и ее зовут мать Анна, всплыло в памяти. Настя не знала, что думать. Сумасшествие? Раздвоение личности? Бред? Черта с два! Она, Настя Савченко, не шизофреничка какая-то. «Сенкевич!» – осенило ее. Он, скотина, что-то сделал с ними, отключил и вывез… куда? В немецкий католический монастырь-то зачем? Скорее он бы просто избавился от нее и Дана: пристрелил, и все дела. Или…
Бывший работодатель увлекался всякой чертовщиной, мистикой, да еще и гипнозом баловался, Настя это точно знала. Наверняка сейчас она находится под воздействием внушения, и все эти бабы серорясые со священником ей просто снятся…
Настя снова оттолкнула мужика, подступившего к ней с ножницами:
– Да не хочу я стричься!
Парикмахер в рясе настаивать побоялся, беспомощно оглянулся на аббатису:
– Бесноватая?..
Та нахмурилась:
– Надеюсь, что нет, отец Август. – И, уже обращаясь к Насте, строго произнесла: – Одиллия, что случилось?
Настя задумчиво хмыкнула. Самой бы сообразить, что случилось… Память, подкинувшая ей загадочные сведения, пока молчала.
– Стриги, отец Август, – сказала аббатиса. – Встань на колени, дитя.
Настя упрямо помотала головой. Сон это был или нет, в ее планы вовсе не входило расставаться с прической. Да и вообще, эти дамочки в сером ей не нравились, а уж священник с ножницами – тем более.
– Бесноватая… в нее бес вселился… – шептались монашки на скамьях.
– В карцер, – решила мать Анна. – Сестра Ортензия, сестра Ванда…
Подошли две мощные бабищи, подхватили Настю под руки, потащили к выходу. В другое время она легко расшвыряла бы теток – не зря же десять лет занималась айкидо. Но сейчас тело почему-то не слушалось, потеряло привычную гибкость и силу – как будто было чужим…
Ее вывели из храма, провели через квадратный дворик. Проволокли через полутемные галереи, мрачные, освещенные редкими факелами коридоры, и потащили вниз по длинной лестнице. Сестра Ортензия сняла факел со стены, освещала дорогу.