— Чего рассказывать-то? — Никанор пожал плечами. — Пришла какая-то баба, сказала, что ей плохо. Я позвонил Реутову, он приехал. Он же врач, а что там они делают, как — это не мое дело, я не доктор. Вот и все. Больше я ничего не знаю. Хочешь сделать доброе дело, помочь человеку, а тебя еще и чекистам сдают. Не знаю я эту бабу, первый раз вижу. Что, надо было ее турнуть сразу, оставить без помощи?
Вызывающий тон и наглая ухмылка Никанора выводили Гринева из себя.
— Значит, не желаете правду говорить, Никанор Ерофеевич?
— А че сразу не желаете? Я и говорю правду. Плохо бабе стало, я врача вызвал, доброе дело сделал. Реутов хороший доктор, депутат. Да вы спросите у него, он вам объяснит.
Степанцов явно давил на авторитет Реутова и его депутатскую неприкосновенность. Понимал, что по времени еще не успели вырезать какой-либо орган, а значит и не застали с поличным. И это главное. Остальное — мелкие детали, за которые, может быть, и накажут, но в тюрьму не посадят, срок не дадут. Поэтому чувствовал себя уверенно и нагло.
В комнату заглянул Кэтвар.
— Разрешите, Петр Степанович, я на минутку. Хотел пояснить Никанору, что мы все знаем.
— Давай, Николай Михайлович, позже зайдешь. Занят я сейчас, — ответил Гринев, немного раздраженно.
— Все, ухожу, — Кэтвар подмигнул и закрыл дверь.
— Продолжим, Никанор Ерофеевич, — вернулся к начатой теме Гринев и поразился перемене Степанцова. Лицо его побледнело, и он как-то весь сник.
— Так бы и сказали сразу, что все известно. Чего воду мутить? Все расскажу, что знаю. Закурить дай, начальник.
Голос его враз охрип немного, во рту пересохло. Гринев пододвинул ему стакан с водой, дал сигарету. Никанор выпил залпом, закурил и продолжил:
— Два года мы этим занимаемся. Примерно, раз в неделю привозит сюда Вовка Салацкий бабу, иногда и две бывает. В основном, конечно, проститутки, не здешние родом, которых сразу искать не станут, если вообще искать будут. Реутов с Дробышевой вырезают у них почки и глаза, забирают костный мозг, все складывают в контейнеры специальные. Я их сразу же отвожу одному типу. Кто он, не знаю. Знаю в лицо, где ждать будет. Ему сам Реутов звонит. Он забирает контейнеры, отдает мне деньги налом в запечатанном конверте, а я их отвожу Реутову. Получаю свою долю с каждой бабы по четыре тысячи долларов в рублях, для Вовки беру три штуки. Но ему деньги вперед плачу, как только он доставит клиентку. Трупы ночью увожу в кочегарку. Там их Михалыч сжигает в топке. Ему еще штуку даю по курсу в рублях. Трупы с курицами Михалычу отдаю, по десять курей привожу каждый раз.