— Спасибо тебе, Анри. — Леонид перевел взгляд на товарища и положил горячую ладонь на его руку. — Навещай их, пожалуйста, пока я тут валяюсь.
— Что ты говоришь, Жан! Они мне как родные! Знаешь, у меня такое чувство, как будто это случилось в моей семье. Я все для них сделаю, можешь не беспокоиться. Помнишь наш разговор о детях Европы — заложниках фашизма? Мы в долгу перед ними… Кстати, мадам Кинкель сказала, что очень хочет познакомить тебя с Эрикой, а про тебя столько лестных слов мне наговорила!..
— Мне бы хотелось остаться здесь, чтоб быть возле них, но… это невыполнимая мечта, ты сам понимаешь. Передай госпоже Кинкель большой привет. Скажи: как только я выйду отсюда, в первую очередь приеду к ним. А теперь, Анри, расскажи немного о наших делах, если это, конечно, возможно. — И Рокотов выразительно повел глазами вокруг, по стенам и потолку.
— А-а, ты про это? Не беспокойся. Мои ребята перед тем, как тебя положить, все здесь облазили и обнюхали. Никаких микрофонов нет. Мы можем разговаривать о чем угодно. Ты ведь в забытьи мог все наши тайны разболтать. — Бурже хохотнул, зажал рот ладонью и оглянулся на дверь. — Я проинформирую тебя о главном, что произошло во время ликвидации резидентуры и позднее, кое-что тебе будет полезно знать. Об остальном — в следующий раз, а то ты, по-моему, уже утомлен. Сперва — самое важное: от господина ИКС опять поступает ценная информация, надо поскорей пересылать. Меня связали с Папашей, часть информации отправлена, но кто-то должен возглавить все это дело — заменить Герберта Кинкеля. Может быть, ты что-то предложишь, подумай.
Бурже извлек из толстого портфеля банки, ловким движением взрезал одну из них консервным ножом и налил в стаканы себе и Леониду густой оранжевый сок.
— Хотел прихватить что-то посущественней, да побоялся, что доктора заругают: тебе, наверное, нельзя. Мы с тобой нашу победу потом непременно вспрыснем, а как же! А пока, прошу прощения, пей этот полезный сок… Так вот, слушай… Расскажу о наиболее существенных деталях. Начало операции прошло успешно: я арестовал немку, освободил девочку, ребята взяли Адама. И тут случился прокол! Второй агент — Гейнц, уезжавший на задание, видел, как наши брали его напарника, и сразу позвонил резиденту, их разъединил Морис, но главное Гейнц успел сообщить. Затем произошли еще два промаха, которые привели к трагической гибели наших товарищей в Лозанне — профессора Кинкеля и моего агента Энрико, жаль его, хороший был парень.
Бурже отпил из стакана сок.
— Об этих двух тяжелых промахах, или, точнее, о двух ударах, которые нанес противник, ты не все знаешь: резидент сумел улизнуть от облавы и через посредство другого лица — это была женщина — пере дал агентам на вилле приказ уничтожить все улики и скрыться, а этот приказ развязал руки садисту Паулю. Второй агент, Франц, сразу сдавшийся моим ребятам, когда ты бросился за этой сволочью, на допросе рассказал подробности убийства Герберта и поджога виллы. Беда в том, что, точно разработав операцию, мы почти ничего не знали о свойствах характеров наших врагов.