Поэтому я сказала:
— Уверяю вас, Петр Алексеевич, я совершенно согласна с вашими оценками морального облика Александра. Между мной и им, естественно, все теперь кончено. Так что поддерживаю ваше намерение информировать генерала Сердюка. Я и сама со своей стороны готова сигнализировать…
Старик вдруг разозлился. И как заорет. Крепким таким, вмиг помолодевшим голосом:
— И тебе не стыдно, Александра! Ну и ну! Малейшие трудности, конфликт, и современная девушка готова тут же и про любовь, и про нежные слова забыть! Не так было в мое время. Где же верность женская? Где же жертвенность? Нет, уж будь добра. Садись, пей чай и думай, думай… Так не годится. Жестокость какая! Не ожидал. Не наша ты девушка, но, думал, по-своему, наверно, преданная и верная. А оказывается… тьфу! Нет, ты подумай. Он ведь не такой плохой. Александр-то. Карьера перед ним открывается… Кто знает, может, ты даже генеральской женой еще можешь стать!
Шебякин, видно, считал, что убийственный аргумент придумал — про генеральские горизонты, и я не стала его разочаровывать, признаваться, что нарисованная им блистательная перспектива нисколько меня не привлекает. Боже, только представить себе…
Вслух же я сказала:
— Странный вы все-таки человек, Алексей Петрович! То одно говорите, то совершенно противоположное. То к позорному столбу Санька гвоздите, то его защищаете… не пойму я вас. Нет, я не готова к таким разворотам… Знаете, меня уже отец, наверно, обыскался. И вообще у меня был тяжелый день. Позвольте вас поблагодарить за чай и откланяться.
Старик некоторое время смотрел на меня своими рыбьими, ничего не выражающими глазами. Наконец вымолвил:
— Ишь ты — откланяться! Чего захотела. Да ничего подобного. Никаких откланяться! Будешь сидеть как миленькая и думать о своем поведении. О своем отношении к человеку. К офицеру, между прочим.
— Нет, извините, я уж пойду.
Я встала.
— А куда это ты собралась? Ключ-то от двери, вот он! — И старикан похлопал себя по карману. — Без моего согласия никуда не пойдешь. Садись вон чай пить, как раз заварился. — И налил мне полную чашку. — Садись, садись, в ногах правды нет.
И я села. А что оставалось делать?
С.
Он весь был грязный, опилки облепили измятый мокрый плащ. Я старался не смотреть на его лицо, покрытое коркой запекшейся черной крови. Свежая алая жидкость сочилась из разбитого носа и рассеченной брови — результат контакта с представителем правоохранительных органов. Слава богу, дело не дошло до автозака. А то по дороге еще бы отметелили, а по прибытии в вытрезвитель добавили. И дело бы закончилось в больнице, а то и в морге. Отчаянный парень! Хотя сопротивлялся, наверно, по пьяни, думал я. И все равно — отчаянный…