— Со мной? — тупо переспрашиваю.
— Ну не со мной же!
Да уж, не с ним. С ним-то никогда ничего не случится.
Уставился на мои повязки.
— Это еще что такое?
— Это?
— Ну это, это… Садись вот сюда… Я посмотрю…
Усадил меня на стул совершенно бесцеремонно. Стал повязки разматывать. Я хотел было оказать решительное сопротивление, но, во-первых, ощущал предательскую слабость. А во-вторых, самому все-таки хотелось узнать, что же это у меня с рукой и ухом приключилось.
— Как же ты, — говорю, — Мишаня, повязки снимаешь в такой антисанитарной обстановке, без всяких антисептических средств. А еще врачом называешься…
— Ничего, — отвечает. — Я аккуратненько. Посмотрю только. А вообще на алкашах все заживает как на собаках.
Развернул, поглядел. Говорит:
— Хорошо тебя лечили. Все, почитай, затянулось уже. Пора повязки снимать. Сам погляди.
Вижу: на руке действительно раны затянулись. Остались, правда, безобразного вида розовые шрамы. Своеобразной формы. Как будто результат укусов.
— Кто же это тебя так? — спрашивает.
— Да так, — говорю, — овчарка на даче у приятеля с поводка сорвалась…
Не могу же я ему признаться, что понятия не имею, что со мной произошло.
— Да нет, любезный, — говорит Мишель, продолжая рассматривать мои шрамы. — Это не собачьи зубы…
— А чьи?
— Человеческие, судя по всему… Ну ты даешь, родственничек… Это вообще уже за гранью добра и зла.
Завершил Мишка свой медицинский осмотр и теперь снова воззрился на меня с выражением невероятной брезгливости.
— Послушай, Александр… Ты вообще отдаешь себе отчет, что ты творишь? Или уже совсем нет?
— А чего такого? — решил расправить крылья я. — Ну, выпил, ну расслабился в отсутствие семейства… Выходные, как-никак…
— Какие выходные? Что ты несешь?
— Ну как какие… Знамо дело — воскресенье, Двадцать пятого декабря по новому стилю, то есть по старому… могло бы быть западное Рождество, но теперь уже нет…
Я сконфуженно замолчал, поняв, что запутался. Ну а что он пристал с какими-то глупостями?
— Рождество! — фыркнул Мишка, вдруг снова подскочил ко мне совсем близко и стал в упор мои глаза разглядывать, бормоча при этом что-то про зрачки — кажется, они его слегка разочаровали. Он-то думал, что они подтвердят его худший диагноз, а они почему-то не подтверждали.
Потом он еще под веко попытался мне заглянуть, но я вовремя отпрянул.
Тогда Мишель уселся опять на стул и заговорил громко и ясно, явно получая от этого удовольствие:
— Ошибаешься ты слегка, дражайший родственничек… Воскресенье-то оно воскресенье, но совсем не двадцать пятое. Вовсе нет! Сегодня у нас первое января.