Но я воли себе не давал. Я эту жажду и сладчайшие видения давил в себе беспощадно, затаптывал их, загоняя глубже и глубже, со злобой садиста. Но на это уходило столько жизненных сил и энергии, что для всего остального мало что оставалось. В Конторе, конечно же, тут же заметили перемену. «Что-то ты, Санёк, стал очень сосредоточенный». — «Так это хорошо или плохо?» — мрачно прищурясь, спрашивал я. «Хорошо, хорошо», — испуганно отвечали коллеги. Только Чайник качал головой и молчал.
Дней через десять вдруг звонит мне Лидка из секретариата и говорит: «Александр Григорьевич, вас на завтра в поликлинику вызывают, на обследование. Предписано вам быть в кабинете сто шесть ровно в восемь тридцать». Я говорю: «Лидочка, да как же так, я же три месяца назад всего годовую диспансеризацию проходил. И все нормально вроде было». Говорю как будто со смехом, но на самом деле в животе нехорошо как-то. Обрывается там что-то. Потому как понятное дело: попал я на заметку! Теперь ковыряться начнут, искать, копать и что-нибудь непременно накопают! Последствия пьянства — это как минимум, к тому же увидят, что у меня с нервной системой что-то не то. Что провалы в памяти. А уж если вдруг наличие лишнего аппендикса в теле обнаружат — тогда совсем кранты, уволят, как пить дать, и хорошо, если кадровиком куда пристроят или, на худой конец, гражданскую оборону в техникум преподавать засунут. А то ведь могут и сослать куда-нибудь в тмутаракань. Или на завод Лихачева, например, разнорабочим. А что, такой случай тоже был.
Что делать, думаю? Ничего лучше не надумал, как к Михалычу на прием запроситься. «На две минуты только, — говорит Лидка, — Феликс Михайлович в Ясенево на совещание уезжает». Ну, на две, так на две. Заглянул в дверь робко. «Можно?» — «Заходи. Чего тебе?» Михалыч в глаза мне не смотрит, документы в папку собирает. Или вид делает, что собирает… «Меня, Феликс Михайлович, — говорю, — с чего-то вдруг на внеочередное медобследование вызывают…» — «Я в курсе… радуйся, три дня отдыхать будешь!» — «Три дня?! Три дня меня обследовать будут? Да зачем?» — «Ну, не знаю… говорят, надо… А ты чего так переживаешь-то? Со здоровьем что-нибудь не то?» Тут наконец посмотрел он на меня. Но как-то так… неласково посмотрел. Или мне показалось? Может, он просто действительно на совещании хочет сосредоточиться, а тут я со своими детскими вопросами? «Да нет, — говорю с деланой бодростью в голосе, — все в порядке вроде… просто некстати это, работы много…»
Тут Михалыч опять взглянул на меня, чуть-чуть сощурившись, будто ухмыльнулся. «Ох, какой сознательный… ничего, нагонишь потом», — говорит. И теперь уже окончательно отвернулся, всякий интерес ко мне потерял.