— Не совсем. Об этом я тебе еще расскажу. После воспоминаний о тюрьме мне нужен свежий воздух. Ветер заметно усиливается.
— Сила ветра примерно шесть, — говорит старик. — Ну что — пойдем?
Я делаю большое количество снимков толчеи, возникающей от набегания наших бурунов у форштевня корабля на зыбь. Эта толчея волн определяет морской ландшафт вблизи от корабля, картину буйства: растрепанная, как гривы лошадей сивой масти при галопе, высоко взлетает пена волн и стремительно падает, чтобы снова, сместившись на несколько метров, взлететь наверх. В дырявых стенках образуются рисунки из пузырей, полосок, рубцов с белой прорисовкой на фоне стального цвета, которые за какие-то секунды снова исчезают, скрываемые обрушивающимися массами пены. Я не устаю смотреть на это буйство и слушать его рев.
Несмотря на жару, я решаюсь совершить экспедицию вниз, в туннель гребного вала. Здесь, рядом с вращающимся валом, уютно. Отрадно, что и на этом корабле энергия гребному винту передается таким же образом, как и на стареньком суденышке для ловли сельди. После всего, что мне вбивали в голову в последние дни, после похода в камеру безопасности, вид таких ясных и простых для понимания соотношений производит приятное впечатление. Перед моим мысленным взором возникает картина дерева с гигантской кроной. Ствол — это вал, а крона — взбудораженная винтом вода.
Под вечер перед моей каютой опять грохочет стиральная машина. На нее облокотилась одетая в халат одна из дам с бигуди на голове, напоминающими толстых червяков. Ага! На сегодняшний вечер объявлена вечеринка с грилем, вспоминаю я. Во время одного из последних рейсов корабля одна из отправившихся с мужем жен вывесила на пеленгаторной палубе белье для просушки. Это переполнило чашу терпения других офицеров. «Из-за нижнего белья был скандал!» — рассказал мне, ухмыляясь, один матрос.
О том, чтобы поработать, из-за шума перед моей каютой нечего было и думать. Хорошо, тогда я тоже постираю. Я намочил мои носки в раковине и снова поразился еще раз тому, что за грязная вода остается от них. Мне никогда не удастся решить загадку, откуда берется так много грязи на плавающих в море кораблях. Везде и всюду — ни одной фабрики, ни одного автомобиля, ничего, кроме сверкающего моря.
Мои рубашки я отдаю китайцам. Они лучше всего умеют гладить и крахмалить. От них я получаю свои рубашки, словно сшитыми заново. Я поражаюсь тому, что в это время они сидят глубоко внизу в чреве корабля и обычным способом палочками кладут в рот свой рис. Там внизу они готовят себе еду сами.