Лишенный возможности говорить на родном языке, он думал по-арабски и с трудом подбирал английские слова даже для выражения простейших мыслей. Тускнели и воспоминания о семье.
О своем брате Томе он вспоминал лишь изредка, а мысли о бегстве с острова Ламу давно были забыты. Он больше не считал свое положение на острове рабским. Он медленно погружался в арабский мир и усваивал арабский образ мыслей.
Теперь, перед новой встречей с принцем, его охватывали почтительность и благоговейный страх.
Когда он поклонился на коралловых ступенях террасы и испросил благословения принца, его сердце дрогнуло от внезапной радости от того, как принц ответил на его приветствие:
— Подойди и сядь рядом, сын мой. Нам нужно многое обсудить.
Этот могущественный, производящий необыкновенное впечатление человек в присутствии свидетелей подтвердил, что считает Дориана сыном. Дориан почувствовал гордость и сразу вслед за этим острый укол вины.
На мгновение он вспомнил родного отца, но образ Хэла в его сознании расплывался.
«Я всегда буду верен своему истинному отцу», — решительно пообещал он себе, но быстро и охотно принял приглашение принца.
— За время моего отсутствия ты стал мужчиной.
Аль-Малик проницательно смотрел на него.
— Да, господин, — ответил Дориан, и ему пришлось сдержаться, чтобы привычно не добавить: «Милостью Аллаха».
— Вижу, что это так.
Аль-Малик заметил под канзу, которую теперь Дориан носил вполне привычно, очертания крепких молодых мышц и ширину плеч.
— Поэтому тебе следует отказаться от детского имени и принять имя мужчины. Отныне тебя будут называть аль-Салил.
— Такова воля Аллаха, — одновременно сказали аль-Аллама и Бен-Абрам. Оба выглядели гордыми и довольными честью, которую принц оказал их подопечному. Это прибавит крупицу и к их доброй славе: принц выбрал благоприятное имя, означающее «обнаженный меч».
— Твоя милость подобна солнцу, восходящему после темной ночи, — ответил Дориан, и аль-Аллама кивнул, одобряя выбор слов и интонации.
— Тебе также следует иметь собственного копьеносца.
Аль-Малик хлопнул в ладоши, и на террасу широким пружинистым шагом вошел молодой человек. Он был, вероятно, лет на пятнадцать старше Дориана, то есть приближался к третьему десятку, и судя по одежде и походке — воин. На поясе у него висел ятаган, на плече он нес круглый бронзовый щит.
— Это Батула, — представил его принц. — Он принесет тебе свою клятву.
Батула подошел к Дориану и склонился перед ним.
— С этого дня и навсегда ты мой господин, — сказал он чистым, ясным голосом. — Твои враги — мои враги. Куда бы ты ни отправился, я буду нести у твоей правой руки твой меч и твой щит.