— Добрый день, товарищ Поддубный! — проговорил офицер в чине обер-лейтенанта, злобно подчеркивая слово «товарищ». — Прошу присесть, побеседуем, — указал он на кресло и, повернувшись к Гольцу, махнул рукой. — Зи зинд фрай.[7]
Поддубный сделал вид, что не слышит приглашения садиться. С заложенными за спину руками он стоял посреди комнаты и через окно, наполовину забитое фанерой, смотрел на улицу, на пожелтевшие каштаны у дома.
— Садитесь! — нетерпеливо повторил обер-лейтенант, когда Гольц вышел из кабинета. — О, понимаю, вы есть недовольный. Проголодались, хотите курить?
Не спеша, как бы желая оттянуть неприятный разговор, Поддубный сел в кресло, с равнодушным видом отвернулся от обер-лейтенанта и снова стал рассматривать каштаны под окном. Он старался быть спокойным.
— Вы не ожидали такой встречи, — начал обер-лейтенант, видимо, с расчетом вывести пленного из равновесия. — Я сам, признаться, не ожидал, что «языком» может оказаться такой человек… командир отряда. Слыхал, слыхал о вас… В бою — раненого или мертвого — еще мог надеяться захватить, а так — вот уж не думал!
— Мы, партизаны, когда-то мечтали встретиться с вами в нашей лесной палатке, — спокойно произнес Поддубный. — Ведь это вы были комендантом Калиновки? Ловко мы вас тогда выкурили.
— Мы опять вернулись сюда.
— Пока да. Но фронт уже недалеко гремит… Так как же это вы с поста коменданта съехали?
— Вам от этого не есть легче.
— Догадываюсь — вас понизили. После такой обиды вы еще злее стали на партизан.
— Верно.
— И сейчас постараетесь поднять свой авторитет перед начальством. На моей шкуре. Угадал? Но должен предупредить: ваш авторитет в моих руках.
— И ваша судьба есть тоже в ваших руках.
— Рассказывайте сказки кому-нибудь другому. Буду ли я говорить или молчать — вы меня все равно ликвидируете. Расправитесь со мной, как, признаться, и я бы с вами расправился.
Поддубный заметил, что его слова поразили обер-лейтенанта. Рауберман даже изменился в лице. Он понял, что пленный — человек с твердой волей и вырвать признание у него будет нелегко.
Если бы это было в конце допроса, Рауберман, не откладывая, приказал бы своим палачам пустить в ход дубинки, но разговор с пленным только начинался, и потому приходилось сдерживаться. Он должен добиться сведений о партизанах, блеснуть перед начальством и заслужить похвалу и повышение. С таким пленным есть расчет повозиться, лишь бы в конце концов выжать из него показания. Вести следствие нашлись десятки охотников. В этом Рауберман убедился сегодня утром, когда доложил своему окружному начальству о том, кого он захватил в плен. Сколько зависти вызвало это известие! Кое-кто из штабистов попытался устранить Раубермана от ведения допроса. Дошло до того, что Рауберману пришлось разговаривать с самим гебитс-комиссаром. «Нашли дурака, — думал он, отстояв наконец свои интересы. — Сумел поймать птичку, сумею заставить ее и песни петь».