Отдельной землянки под лазарет сначала не было, в связи с отсутствием как больных, так и собственно тех кто лечит. Санитара я конечно назначил "доктором", хотя это и профанация. Первым же нашим больным оказался Вальтер, вот для него и построили, как я его назвал про себя, тюремно-больничный блок. Охрана больнички легла на плечи часового, сторожившего наш арсенал, типа чтобы не распылять ресурсы. Теперь лазарет пополнился ещё двумя жителями. Рядом с землянкой наш "доктор" как раз стирал бинты, трудности у нас с перевязочным материалом.
— Павленко, как раненые?
— Немец ничего, — санитар понизил голос и продолжил, — а наши плохо. У сержанта жар, я раны как мог почистил, но тут хирург нужен. Станчук же совсем плохой — из шести картечин я только четыре удалил, две в брюшной полости мне не достать. Боюсь, что не выживет.
— Хреново. Ладно, пойду проведаю.
В землянке уже успел настояться неприятный больничный дух. На мой взгляд больничный дух бывает двух видов — обычный, когда пахнет какими-то лекарствами, карболкой и хлоркой, и плохой, когда к этим запахам примешивается запах страданий и смерти. Вот сейчас здесь стоял именно второй. В таком даже не сильно больным людям не стоит долго находиться, ущемляет он желание выздороветь, это я прямо шкурой чувствую.
— Привет выздоравливающим. Извините, без гостинцев. Рассказывайте как дела.
Внутри было темновато, несмотря на открытую дверь. Станчук лежал в глубине, сержант же с немцем устроились недалеко от входа. Байстрюк лежал на нарах, а Вальтер сидел у него в ногах.
— О чём секретничаете, никак господин Мельер агитирует за вступление в НСДАП?
— Никак нет, товарищ боевой секретарь, — вид у Жорки был так себе — бледный с мокрым от пота лицом, он лежал на боку, морщился, но продолжал шутить. — Вальтер меня немецкому обучает. Выполняет, так сказать, комсомольское поручение.
— И как успехи?
— Скажем так — есть, и главное, будут.
— Хорошо, продолжайте, я пока с Борисом поговорю.
Тот самый неприятный дух шёл как раз из глубины землянки. Ранения в живот вообще пахнут отвратительно, и никакие запахи лекарств и антисептиков перебить это не могут. С учётом того, что Станчук лежит здесь менее суток, миазмы ещё не набрали своей тошнотворной плотности, но процесс интерполяции давал неутешительные прогнозы.
— Ну, ты как, Боря? — присев на край нар, я взял мокрую тряпку, что лежала рядом и обтёр пот с его лица. — Гляжу не стонешь, проявлять сочувствия не требуешь, то есть держишься молодцом.
— Не надо, товарищ командир, я же понимаю всё — с такими ранами меня и на Большой Земле хрен выходили бы. Гаврилов, бля, дурак и сволочь. Если бы не этот осёл…