Возвращая в то засушливое лето и навсегда оставшимся черным день.
Это воспоминание ударило так неожиданно, отозвалось в сердце такой болью, что у монашки даже перехватило дыхание, и не успевшая подготовиться девушка на миг сбилась с шага, запнулась о пыльный ковер. И тут же взяла себя в руки, стиснула зубы и губы, шагнула вперед, к мужской фигуре, сидевшей возле занавешенного ветхой занавеской окна.
Да и все в комнате пропиталось многолетней пылью, запустением и беспорядком. Перевернутые столы и разномастные кресла и скамьи, явно натасканные из других комнат, распахнутые дверцы пустых шкафчиков и поставцов, и забытые скелеты цветов в вазе у окна.
— Добрый день, госпожа чтица, — хрипловато произнес он, и указал девушке на стоявшее напротив продавленное кресло, — у меня для вас предложение, на которое придется согласиться.
— Я готова его выслушать, — тихим и невзрачным, как шелест осенних листьев голосом произнесла она, незаметно и жадно рассматривая все, что можно было рассмотреть под неказистой полумаской, — но пусть уйдет подальше этот человек.
— Вы не поняли, госпожа, — едко отозвался стражник, расположившийся на скамье, никогда стоявшей в коридоре, — мы вместе.
— Поняла, — так же бесцветно сообщила девушка, — но при вас разговаривать не буду.
— А вы знаете, что я могу с вами сделать, упрямая дрянь? — угрожающе рыкнул мужчина, картинно выдвигая из ножен оружие.
— Думаю, ничего, — серьезно и тихо ответила Эста, — и не хамите девушкам, вам это не идет.
А затем вновь уставилась на того, кто тут был главным, теперь глупышка была в этом уверена.
— Выйди, — просительно глянул он на стражника, — некогда спорить с упрямыми девушками. Вот если она не согласится, тогда…
Он грозно поджал губы, и Эста невольно усмехнулась, святая Тишина, да конечно же, она не согласится! Потому что теперь самая главная задача в ее жизни, это чтобы он с ней согласился. Иначе все будет не просто плохо, а немыслимо плохо, и никогда уже не будет того, что еще утром она только могла представлять в своих самых сладких и золотых мечтах. Чтобы вернулось все, разрушенное проклятым переворотом, чтоб собралась за семейным столом вся семья, как в ту весну, перед самой войной.
— Я буду в коридоре, за дверью, — заметив тень улыбки, скользнувшую по губам блеклой девицы, — нахмурился стражник, поднимаясь с места.
— Не нужно, — уверенно отозвался его господин, — иди, перекуси, я сам позову, как мы поговорим.
Жгучий брюнет, бывший когда-то рыжим, пожал плечами и вышел, плотно закрыв за собой дверь. И едва чуткий слух девушки уловил, как его шаги начали удаляться, она прижала пальчик к губам, приказывая оставшемуся бандиту молчать и, неслышно скользнув к двери, связала ручки куском бечевы, извлеченной из кармана с ловкостью фокусника.