Впрочем, надо отдать шефу Хассани должное: он умел распознать хорошего детектива, если такого встречал, и пусть неохотно, но со временем постепенно отпускал вожжи контроля за Халифой. Однако несмотря на это, их отношения оставались напряженными, и байки подчиненного о заговорах и всяких тайных происках неизменно вызывали у начальника взрыв эмоций. За этим обычно следовала безжалостная выволочка и наставление строго следовать фактам, а не давать волю воображению. А если Халифа продолжал настаивать на своем, шеф доходил до белого каления.
Так было раньше. Но с тех пор как Халифа вернулся из длительного отпуска, он заметил, что манеры шефа стали заметно мягче. Он сдерживал характер, перестал вставлять в речь бранные слова, которые составляли немалую часть их общения, и даже стал называть Халифу Юсуфом – несвойственное ему неофициальное обращение, которое он приберегал для небольшого круга своих подхалимов и любимчиков.
Но эти, пусть даже добрые, перемены выбивали Халифу из колеи. Все было не так, как должно быть. Подобно его старому дому, подобно любимому Луксору, через центр которого пролегла трехкилометровая траншея, подобно смеху Зенаб, бурная воинственность шефа Хассани служила одной из констант существования. И теперь, когда Халифе больше всего хотелось постоянства, эти константы словно улетучивались, оставляя его незащищенным, лишенным опор.
В тот день, сидя в кабинете Хассани и рассказывая об отравленных колодцах, Халифа чувствовал подсознательное желание, чтобы шеф сорвался и напустился на него со своим привычным: «Проклятый фантазер!» Но тот терпеливо слушал, только иногда морщился. А потом, вместо того чтобы треснуть по столу кулаком и завопить, какой его подчиненный безмозглый идиот, откинулся на спинку, стал барабанить мясистыми пальцами по краю стола и выпятил нижнюю челюсть, как поступал всегда, если хотел произвести впечатление человека в глубоком раздумье.
– Интересно. Очень интересно.
– Признаю, – продолжал Халифа, – эти случаи произошли далеко друг от друга. По крайней мере от монастыря до ферм путь неблизкий.
– Километров сорок?
– Пожалуй, скорее тридцать.
– И оливковая роща погибла?
– Три или четыре года назад. Понимаю, все это может показаться несущественным, и тем не менее… Отравлены три коптских колодца, все в относительной близости друг от друга. Это наводит на мысль, что… здесь что-то не так.
Халифа прервался, ожидая, что шеф ввернет замечание. Но тот молчал, сидел и смотрел на него, выпятив челюсть и барабаня по столу пальцами; кустистые брови, сросшиеся вместе, словно столкнувшиеся поезда, выжидательно хмурились. Раньше Хассани отверг бы любое суждение подчиненного, стоило его только высказать, и тем самым укреплял Халифу в мысли, что его суждения скорее всего правильные. И вот теперь, когда все пошло не как обычно, детектив начал сомневаться, не слишком ли нафантазировал он в деле с колодцами.