— Приведи ее сегодня к нам, Эрон, — сказала Эппи. — Мне бы хотелось решить насчет сада, а без нее никак нельзя, правда, отец?
— Разумеется. Непременно приведи ее, Эрон, — подтвердил Сайлес. — Она даст нам добрый совет и поможет сделать все как надо.
Эрон повернул обратно к деревне, а Сайлес и Эппи пошли дальше по уединенной тенистой тропинке. Здесь они были совсем одни.
— Папочка! — начала девушка, сжимая руку Сайлеса и поворачиваясь на каблучках, чтобы крепко поцеловать его. — Мой дорогой старенький папочка! Я так рада! У нас будет садик, а больше, кажется, мне ничего и не нужно. Я так и знала, что Эрон предложит вскопать для нас землю, — с шаловливым торжеством продолжала она. — Я это прекрасно знала!
— Хитрый котенок, вот кто ты! — сказал Сайлес с блаженной улыбкой счастливой старости. — Но смотри, поблагодари хорошенько Эрона.
— Ну, вот еще, — возразила Эппи, смеясь и резвясь, — это ему одно удовольствие!
— Постой, постой, дай-ка я понесу твой молитвенник, а то ты так распрыгалась, что уронишь его.
В эту минуту Эппи заметила, что за ее поведением следят, но следил за ней только дружественно настроенный ослик, которого пустили щипать траву, привязав ему колодку к ноге, кроткий ослик, который понимал людские слабости и был рад принять участие в людских забавах. Он протянул морду, ожидая, чтобы ему почесали нос, и Эппи доставила ему это удовольствие. В благодарность ослик, хотя передвигаться ему было трудно, проводил их до самых дверей хижины. Но звонкий лай, раздавшийся изнутри, как только Эппи вставила ключ в замок, изменил намерения длинноухого, и он заковылял прочь, не прощаясь. Этим звонким лаем встретил хозяев коричневый терьер, который сначала с истерическим визгом запрыгал вокруг них, потом с шумом кинулся на полосатого котенка, укрывшегося под станком, а затем снова вернулся, громко лая, словно хотел сказать: «Как вы видите, я выполнил свой долг и нагнал страху на это жалкое существо». Кошка-мать сидела на окне, грея на солнышке белую грудку, и только поглядывала, ожидая ласки, хотя сама ради этого не намеревалась беспокоить себя.
Появление этих благоденствующих животных было не единственной переменой внутри каменной хижины. Теперь в первой комнате уже не было кровати, и освободившееся место было заполнено скромной мебелью, опрятной и начищенной до блеска, вид которой мог удовлетворить даже Долли Уинтроп. Дубовый стол и треугольное дубовое кресло едва ли можно было встретить в какой-либо бедной хижине, — они появились вместе с кроватями и другими вещами из Красного дома. Мистер Годфри Кесс, как говорили в деревне, сделал много хорошего для ткача. И это только справедливо, если человек богатый помогает и берет на себя часть забот бедняка, который воспитал сироту и был ей отцом и матерью, хотя сам потерял все свои деньги и за душой у него нет ничего, кроме того, что он зарабатывает изо дня в день. Да и этого становится все меньше и меньше, потому что меньше стали прясть льна и сам мастер Марнер уже далеко не молод. Но зависти к ткачу никто в Рейвлоу не питал, ибо на него смотрели как на человека особенного, который больше всех имеет права на помощь соседей. А суеверные разговоры на его счет, если и продолжались, то теперь приняли совершенно иную окраску. Например, по мнению мистера Мэси, уже совсем дряхлого восьмидесятишестилетнего старика, которого можно было видеть только у очага или на пороге его жилища, когда он грелся на солнышке, если человек сделал столько, сколько Сайлес, для сиротки, это значит, что деньги его снова появятся или, по крайней мере, похититель будет призван к ответу, в подтверждение чего мистер Мэси напоминал, что сохранил все свои умственные силы.