— Для чего же сейчас вам понадобилось это признание? — спросил Эдуард. — Почему вы не сделали его много раньше? И откуда мне знать, что все сказанное вами — правда? Боюсь, Филипп[3] будет весьма недоволен.
— Не понимаю, почему это должно заботить Филиппа, — пожала плечами леди де Лаэрн. — Я стара и не имею собственного наследства. Все мое состояние находится в руках дальнего родственника — кузена по мужской линии, которому абсолютно все равно, жива я еще или нет. С какой стати он будет оказывать поддержку старухе приживалке в одном из его домов?
Когда Джулиан Гриффин уехал, я последовала за ним в Англию. Почему? Как сказать… Я не видела сестру тридцать лет. Она не заслуживает репутации, которая прилипла к ней на основании мерзких сплетен, и я не позволю втаптывать ее имя в грязь. — Леди де Лаэрн посмотрела на Сибиллу. — А поскольку ты, девочка, приходишься мне племянницей, я здесь, чтобы защитить тебя, как, я уверена, пожелала бы Амиция. Как она защитила меня, пожертвовав собой, — многозначительно добавила леди де Лаэрн.
Еще полностью не пришедшая в себя Сибилла продолжала ошеломленно разглядывать старую леди, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Сибилла поняла, что запуталась окончательно, и ее внезапно пронзила волна острого страха. Как повлияет рассказ француженки на ее собственную судьбу?
— Все это крайне необычно и удивительно, — произнес Эдуард. — Леди де Лаэрн, вы должны понять, что ваша история породила много новых вопросов.
— Безусловно, — тихо и неторопливо согласилась старая леди, — но я должна просить ваше величество отпустить меня на время. Боюсь, я не столь молода, как когда-то. Волнения, связанные с дорогой, памятные переживания — все это крайне вымотало меня, я ужасно услала… Вы не будете возражать, если я отвечу на все вопросы несколько позже, по первому же вашему требованию?
— Конечно, мадам, — ответил Эдуард, — мне остается лишь поблагодарить вас за проявленную храбрость.
Не говоря более ни слова, леди де Лаэрн сошла с помоста, опираясь на заботливую руку подбежавшего судейского слуги; король также хранил молчание. Сидя на стуле, Сибилла подумала, что, вероятно, это самый жесткий стул в мире и на ее теле наверняка появятся новые синяки. Тонкое полотняное платье, в которое она была одета, не могло защитить от холода, распространяющегося по полу громадного пустого зала. Ее кожа покрылась мурашками, и пальцы на ногах потеряли чувствительность. Сибилла почувствовала, что начинает дрожать, однако это было вызвано не холодом, а ясным осознанием собственной беспомощности и вины. Тем не менее она оставалась верна себе самой и была уверена, что вела себя подобающе — в этом судебном зале, перед этими людьми.