И все же Зелимхан не достиг ни покоя, ни счастья, а главное — не приобрел желанной свободы. Наоборот, чем дальше, тем больше харачоевец чувствовал себя глубоко несчастным и завидовал убогим нищим, которые могли спокойно бродить по дорогам, просить милостыню. А тем, кто говорил ему, что он свободен, как вольный ветер, с горечью отвечал: «Пока нет веревки на шее...»
За каждой удачей абрека следовало какое-нибудь несчастье для его близких. А ведь он хотел покоя, который обеспечивается безопасностью семейного счастья и правом мирно трудиться. В этих тяжких раздумьях Зелимхан вспомнил совет матери написать императору, но внес в него существенную поправку: абрек обратился с письмом к председателю Государственной думы. Он подробно писал о причинах, побудивших его сделаться абреком. Жаловался, что на царской службе много нечестных людей, что они не дают спокойно жить слабым и бедным. «Я знаю, вернуться к мирной жизни мне теперь невозможно, — писал он с болью на душе. — Пощады и милости я тоже не жду ни от кого. Но для меня было бы большим нравственным удовлетворением, господин председатель, если бы народные представители поняли, что я не родился абреком, не родились абреками также мой отец, брат и другие товарищи».
Абрек просил, если не найдут возможным сделать его письмо предметом обсуждения народных представителей, отдать его в какой-нибудь печатный орган для обнародования.
Нет, письмо Зелимхана не стало предметом обсуждения народных представителей, не было оно и опубликовано в газете. Но зато вслед за Вербицким сам генерал Михеев разразился в печати оскорбительными упреками в адрес харачоевца.
«Мне известно и без указаний Зелимхана, — писал генерал, — что на царскую службу иногда попадают люди нехорошие, с порочными и противными духу закона наклонностями... Пусть Зелимхан знает, — продолжал он, — что я, как представитель закона и порядка в области, считаю его, Зелимхана, самым крупным нарушителем закона, виновным перед богом и царем, а потому заслуживающим самую тяжелую кару».
Так ответил Зелимхану Михеев за народных представителей.
* * *
Зелимхан пришел навестить больную мать. Она лежала в доме дальних родственников Гушмазуко, где временно ютилась семья абрека.
Бици не было дома. Она ушла на реку, чтобы искупать детей и заодно собрать в лесу сухого валежника.
Зелимхан молча сидел у постели матери, не желая своими рассказами расстраивать ее.
Сегодня Хурмат стало еще хуже. За эти последние два дня она выпила лишь несколько глотков куриного бульона да чашку холодной воды, настоенной грушами. Сейчас, к вечеру, дыхание больной стало прерывистым и хриплым. Во всем доме стояла гулкая тишина, лишь изредка нарушаемая криком петуха во дворе, звавшего, как казалось Зелимхану, недоброго гостя.