Блекли звезды. Перед рассветом на поляну выскочила лисица с темно-серой спинкой. Взглянув в сторону дороги, зверь остановился как вкопанный, потом, сверкнув огоньками глаз, круто повернул назад и исчез в желтой листве осеннего леса. В чаще затрещали ветки, шумно взлетели испуганные куропатки. «Такая маленькая, а сколько шума наделала», — подумал Солтамурад.
Прислушиваясь и наблюдая за дорогой, Солтамурад чувствовал, что временами его начинает клонить ко сну. Когда на востоке показались первые проблески зари, он приложил ухо к сырой земле, и в настороженной дреме слух его уловил легкие шаги и приглушенный говор. Вскоре на тропинку в десяти шагах от него вышли трое мужчин и женщина. В руках у того, что шел впереди, была берданка, он держал ее дулом вперед.
Увидав Солтамурада, человек этот молча отскочил назад и выстрелил. Стрелял он, видно, наугад, с испугу. Пуля сорвала кору с дикой груши и с визгом ушла в лес.
Выхватив кинжал, Солтамурад слепо ринулся вперед.
— Аллах проклянет тебя, если убьешь! — крикнула Зезаг, устремляясь к нему навстречу.
Но тут кто-то из мужчин схватил ее за платье и оттащил назад. Все они быстро укрылись за кусты. Щелкнули затворы, и новый выстрел рванул тишину леса.
Упавший Солтамурад, словно сквозь сон, слышал, как близко от него булькала вода, принимая осыпающуюся с берега гальку, трещали сучья. Юноша поднялся и уже совсем далеко, на том берегу реки, увидел мужчин, которые силой волокли Зезаг в лес.
Разрубленная на куски, словно саблей, бурным течением горных рек и родников лежит многострадальная земля харачоевцев. Спиралью поднимаясь на гребни гор, оставляя внизу в глубокой лощине шум реки Хулхулау и горе людское, перебираясь через Андийский хребет, вьется дорога, связывающая Чечню с Каспийским морем.
Здесь, на берегу Хулхулау, в ауле Харачой стоял каменный дом Гушмазуко, крытый черепицей. Это был типичный, уже старый дом крестьянина тех лет, с длинной открытой галереей, неприглядность которой скрывали деревья, густо росшие во дворе. В ясную погоду отсюда открывался прекрасный вид на Харачоевские горы.
Сейчас деревья стояли оголенные, жалобно скрипя под ветром. За деревьями, слева от сарая, можно было разглядеть два десятка ульев. А там, дальше, за покосившейся оградой, где в копнах лежала кукурузная солома, помещался хлев. Он был пристроен к скале, у самого подножия горы. Тут же бродила корова с теленком. Корова эта была подарена Гушмазуко своей невестке Бици — жене Зелимхана.
К вечеру пошел мелкий моросящий дождь. Корова лениво жевала толстый стебель уже давно общипанной ею кукурузной соломы, а теленок стоял рядом, подрагивая от холода. Все в этом хозяйстве было ветхо, во всем ощущалось отсутствие мужской руки. Даже старательной Бици многое тут было не по силам, и единственное, что она могла — это держать в чистоте двор и свежепобеленный дом. Так она старалась сопротивляться бедам, которые продолжали обрушиваться на дом потомков Бахо: не успели забыться поминки после похорон старика, как умерла родная тетка Зелимхана, и дом Гушмазуко снова погрузился в траур.