— Ты понял меня? — спросил наконец Гушмазуко. Его губы почти касались уха сына.
— Понял, Гуша, понял. Я все сделаю, — ответил Зелимхан, не поворачивая головы и продолжая задумчиво глядеть в низкий тюремный потолок.
Утомленный этим важным разговором, Гушмазуко только что вздремнул, когда в камеру вошел солдат из конвоя и велел ему собираться. Гушмазуко увели неизвестно куда.
* * *
Время было далеко за полночь, когда арестант, лежавший на полу около нар, слегка тронул Зелимхана за ногу. Оставив на постели бугром приподнятую бурку так, чтобы надзиратель, если он заглянет в волчок, подумал, что это спит человек, молодой харачоевец осторожно полез под нары.
В глухой тишине камеры он отчетливо слышал, как стучит его сердце. Мерные шаги надзирателя в коридоре и те уже давно заглохли.
В этот темный, предрассветный час, когда молодой месяц уже сошел с неба, а сама природа замерла, как бы притаившись, когда даже в тюрьмах спали усталые палачи и их жертвы, Зелимхан столкнул последний камень в проеме под тюремной стеной, и в лицо ему ударил свежий ветер свободы...
Дремавшему у себя в канцелярии дежурному офицеру почудилось, что он слышит какой-то глухой шум на тюремном дворе. Он слегка отодвинул полотняную занавеску и выглянул в окно, но ничего не увидел: тусклый керосиновый фонарь выхватывал из мрака лишь бледное пятно света. Опыт, с годами превратившийся в инстинкт, подсказал тюремщику, что нужно все-таки проверить, что и как. Он вышел во двор и некоторое время постоял на крыльце, чтобы привыкнуть к темноте, но к ней нельзя было привыкнуть. Мартовский ветер нес над городом тяжелые тучи, их тоже не было видно, но казалось, что они шуршат, обгоняя и задевая одна другую жесткой шерстью.
Сойдя с крыльца, дежурный обошел вокруг здания тюрьмы, но и тут ничего не обнаружив, вернулся в канцелярию, прилег на жесткий деревянный диван и заснул.
Утром, заглянув в камеру, надзиратель посчитал заключенных и недосчитал четверых. Опять пересчитал. Нет, и вправду не хватает четырех человек. И вмиг напряженная тишина, которая стояла в тюрьме всю ночь, сразу загрохотала шагами по коридорам, щелканьем ключей в замках, хлопаньем дверей и злобными окриками.
Закончив очередные поборы по округу, полковник Дубов возвратился в Грозный.
Оттягивая момент, когда на него навалятся привычные служебные хлопоты с обязательными неприятностями, начальник Чеченского округа в то утро не слишком торопился к себе в управление. Проснувшись, он долго нежился и мягкой постели на высокой своей кровати. Чтобы продлить ленивую истому, он закурил и лежал в раздумье, изредка поглядывая в большое окно на оголенные деревья, покачиваемые все еще холодным весенним ветром.