— Что же делать? Видно уж, на то воля аллаха, — бормотал старик, чтобы успокоить совесть, потому что ощущал свое бессилие перед хитрым и алчным Адодом.
А когда Хушулле говорили: «Никакая это не воля аллаха, а желание сына старшины Адода, который влюблен в Зезаг», старик делал вид, что ничего не понимает в таких делах.
Утро. Неяркое сентябрьское солнце едва позолотило верхушки деревьев, когда из ворот крепости Ведено конвоиры вывели колонну закованных в кандалы арестантов.
Вчера, засидевшись допоздна на именинах коменданта крепости, офицеры плохо подготовились к отправке этапа в Грозный, поэтому сейчас, невыспавшиеся и хмурые, без конца гоняли солдат бесконечными приказаниями: принести, достать, взять все необходимое для дороги. Суетня, гомон, окрики, ржание коней. То и дело кто-нибудь из солдат скакал в крепость и обратно с какими-то вещами, другие подтягивали подпруги или, ворча, проверяли тощие узелки арестантов, которые стояли тут же и угрюмо поглядывали но сторонам. Некоторые тянули шеи, желая, быть может, последний раз увидеть своих родных и знакомых. В стороне от них толпились провожающие, среди которых было много женщин и детей. Тут тоже настроение было невеселое, но самым подавленным казался младший сын Гушмазуко Солтамурад.
— Эй, Гушмазуко, смотри, не падай там духом! — крикнул кто-то одному из арестантов — высокому старику в рыжем бешмете — Если ты растеряешься, то молодые вовсе пропадут, смотри, держись.
Солдат из конвоя суровым взглядом прошелся по толпе, затем обернулся к арестованным и, не поняв, кому адресован этот совет, хлестнул плеткой и тут же придержал вставшего на дыбы коня.
Сухощавый Гушмазуко в своей черной папахе возвышался над всей колонной арестантов. Несмотря на сильную обиду, нанесенную ему и его семье, он старался быть сдержанным, как подобает старому человеку. Всем своим видом старик подбадривал не только сына и двух племянников, которые были тут же при нем, но и всех арестованных.
— Гушмазуко не растеряется, нет, не из таких, — пробормотал мужчина в черной черкеске, с кинжалом в черных потертых ножнах, молча стоявший в толпе провожающих. Он один знал здесь о смерти сточетырехлетнего отца Гушмазуко — Бахо, который скончался всего час тому назад в Харачое, когда вышел из дома, чтобы проводить сына и внуков. Мужчина в черной черкеске пришел сюда с намерением сообщить им о смерти Бахо, но, подумав, умолчал: ведь этим ничего не поправишь в делах Гушмазуко.
На плечи старика свалились все беды: когда младший сын Солтамурад по любви готовился вступить в брак с дочерью Хушуллы Зезаг, у него силой отбили невесту, двух родственников Гушмазуко в этой драке убили, а его с сыном и двумя племянниками отправляют на каторгу. Семье старого Бахо не впервые бедовать. Гушмазуко еще мальчиком видел пытки, которым мюриды Шамиля подвергли его отца за неповиновение шариату. Бахо тогда уложили лицом вниз, сверху бросили на него плетень, и по нему маршем прошли воины имама. А когда подняли плетень, Бахо с трудом дополз до дома, отплевываясь кровью и проклиная режим Шамиля.