Адод Элсанов выкрикнул одно имя, второе, третье, пятое:
— Гацаев, Куриев, Алибеков... — и солдаты тут же выгоняли людей из домов, где они за день до того стали «на постой».
— ...Бахоев! А где Гушмазуко? Он только что был здесь, я видел его! — вдруг отчаянно завопил старшина.
Но старого горца уже не было.
* * *
Все ждали какого-то взрыва, бунта, отчаянного сопротивления, и больше всех ждал этого сам пристав: слишком туго была натянута тетива терпения харачоевцев. Но люди тупо молчали. Молчали и те, что оставались здесь, и те, которым предстояло навсегда покинуть отчий край. Сама беспримерность этой ужасной несправедливости поразила их, оледенила их кровь и заставила онеметь языки.
Только солдаты, приставленные к арестованным, чувствовали себя спокойно, переговаривались и шутили между собой. Давно оторванные от родного края, семей и близких, они равнодушно выполняли приказ, не задумываясь над тем, что где-то там, в глубинах России, их родные терпели те же несправедливости от царских чиновников. Привыкшие к беспрекословному подчинению, они еще не понимали, что эти сгоняемые с родных мест жители гор и ущелий — их братья. Но для того, чтобы это стало понятным, должны были пройти годы, хотя, теперь мы знаем, и не такие уж долгие.
Да, бунта не случилось, но он происходил в душах крестьян. Каждый из них в отдельности был готов сразиться и погибнуть, тут же удариться о камни и разбиться на куски. Но каждого удерживал страх неизвестности и, главное, боязнь за судьбу близких. А солдаты, стоя под ружьем, не слышали этого отчаянного биения гордых сердец. Быть может, иные из них даже удивлялись долготерпению мужчин, когда они, солдаты, выгоняли раздетых стариков, женщин и детей из родных домов с еще дымящимися очагами предков.
Соседи провожали переселенцев с угрюмым и молчаливым сочувствием, бессильные помочь им в чем-либо. Только многие мысленно спрашивали: «Где же ты, великий аллах? Почему не окинешь своим милостивым взором эти места земли твоей, наполненные горем? Эх, если бы знал об этом Зелимхан, он бы обязательно явился и освободил их, этих несчастных!..»
Всех высылаемых собрали на площади и погнали через село на дорогу, ведущую к крепости Ведено.
— Мама, куда это нас ведут? — спросила девочка у матери, понимая, что происходит что-то страшное.
— Не знаю, доченька, не знаю, — отвечала та. — Но ты только держись около меня, и все будет хорошо, — и свободной рукой мать подхватила тяжелый узел из слабых рук дочери.
— Скажите, люди, куда мы идем? — закричала рядом другая женщина.