Одна за другой замолкали дальние радиостанции на русском. В апреле из Европейской части страны не осталось ни одной, правда и из речи на чужом языке тоже можно было почерпнуть многое.
Что творилось за океаном, они не знали, но Европа полыхала. В Прибалтике, Польше и Венгрии рвались диверсионные атомные фугасы, в Черном море кто-то топил НАТОвские корабли — даже умирая, русский бегемот наносил американскому левиафану[3] одну рану за другой.
У них сохранились глаза и уши — мощная радиолокационная станция и системы связи. И хотя их собственные силы были представлены только батарей ПВО и охранным батальоном спецназа, они стали играть роль штаба для остатков сил Центрального военного округа.
Это была странная армия для странной войны — армия без тыла, когда мертвые города лежат в руинах, а десять-двадцать тысяч человек продолжают борьбу, разбросанные всему Уралу и Западной Сибири.
Но враг не появлялся и им, как и гражданским соседям, оставалось жить текущими проблемами. А проблем было много. Все это время их силы таяли.
Первоначально в Кытлыме несли службу больше двух тысяч солдат, офицеров и гражданского персонала, уцелели из них четыреста. Дисциплина тут всегда была на уровне, других на такие объекты не брали, но вскоре даже среди людей генерала стали все настойчивее звучать голоса бросать бесполезное железо. Профессиональные военные умирали от облучения, болезней, падали от случайных пуль распоясавшейся швали; некоторые, что греха таить, стрелялись и вешались. Само железо ржавело, последнее топливо шло на обогрев, последний спирт для протирки механизмов уходил на разогрев людей. Первой ломались сложная аппаратура. Из наполовину затопленного бункера переселились в бревенчатые срубы в тайге.
А в декабре их заставила встрепенуться новость — радиолокатор засек прилетевший со стороны Баренцева моря объект, который был идентифицирован как самолет ДРЛО «Хокай» («Ястребиный глаз»).
Он был далеко, и сами они сделать с ним ничего не могли, но генерал знал, что такие птички отдельно не летают. Патрулирование осуществлялось для авианосного соединения.
А вскоре пропала связь сразу с частью под Екатеринбургом. А через день еще с одной, на 100 км. западнее. Двигаясь как плуг вдоль побережья, враг добивал с недосягаемых далей уцелевшие соединения поверженной армии.
И тогда они приняли решение. Можно было уходить в леса и бросать матчасть, но они поступили по-другому. Никто не хотел стать камикадзе, но если для нанесения урона приходилось рисковать, никто не возражал. Не в последнюю очередь это было местью, но думали и о тех, кого этот каток еще мог перемолоть на пути к Берингову проливу.